Магия восстает (ЛП)

— Они пытаются выработать своего рода соглашение против Крала. Я ничего не ел с охоты. Умираю с голоду.

— У них получается?

— Нет, конечно. Все устали после охоты и взвинчены до предела. Они спорили о том, кто унаследует перевал, устраивали представления и обвиняли друг друга в различных вещах. Радомил заснул. В какой-то момент казалось, что они действительно могут прийти к какому-то соглашению. Затем младший итальянец — Игнасио — счел прекрасной идеей вскочить на стол и объявить, что когда его племянник родится, он хотя бы будет умным, как его отец, и поэтому он должен унаследовать перевал, а не другой ребенок, который зачат a citrullo.

— Что это значит?

— Как я понял, это означает или огурец, или полоумный. — Кэрран покачал головой. — Волкодавы начали кричать. Итальянцы закричали в ответ. Радомил проснулся, и кто-то сообщил ему, что его оскорбили, но видимо не сказал, от кого шло оскорбление, потому что Радомил набросился на Жерардо, называя его parazeet и viridok.

— Паразит и выродок, — перевела я. Ворон был русским. Я хорошо говорила по-русски, сейчас даже лучше, так как в Атланте у меня был человек, с которым можно попрактиковаться, и я достаточно слышала украинскую речь, чтобы кое-что выучить. Ругательства обычно запоминаются во вторую очередь, после «да», «нет», «помогите», «стой» и «где туалет?».

— Ага, — кивнул Кэрран. — Это объясняет, почему мать Жерардо обратилась.

— И что произошло?

— Я зарычал. Все тут же разобиделись и заявили, что они не будут это терпеть, и встреча окончена. Это к лучшему, потому что с меня уже было достаточно. Я бы не отдал детей ни одной из этих стай. Им на них наплевать, и на Десандру тоже. Я слышал, как они кричали друг на друга, пока уходили. После того, как Жерардо обозвал Радомила всеми ругательствами, которые знал, брат Радомила сказал ему, что умный мужчина держит сучку с течкой на цепи.

У меня возникло непреодолимое желание ударить их обоих по роже.

— Его счастье, что он сказал это Жерардо. Если бы он сказал такое мне о тебе, это были бы его последние слова.

Кэрран резко замолчал. Я повернулась. В дверях ванной стояла Десандра. Ее лицо побелело, словно мел.

— Виталий так сказал?

Кэрран теперь выглядел так, будто хотел оказаться где угодно, только не здесь.

— Да.

— И что сделал Жерардо?

— Он обозвал его как-то, но я не уловил слов.

— Но он что-нибудь сделал?

— Нет, — ответил Кэрран.

— Понятно, — тихо произнесла она. — Думаю, я не пойду сегодня на ужин. Моя цепь не такая длинная.

— Десандра… — начал было Кэрран, но она подняла руку.

— Не стоит. — Ее голос дрожал. Она вот-вот сорвется.

Мне необходимо поговорить с Кэрраном, но Десандра на грани истерики. Бросить ее, или постараться все уладить? Это будет долгий разговор…

У Десандры из груди вырвался тихий сдавленный звук. Проклятье. Он устал, мы оба голодные, и уединение нам ближайшее время не светит. Я и так долго ждала, могу подождать еще, пока мы не останемся одни. Я повернулась к Кэррану.

— Может тебе пойти без меня? Появись на ужине, порычи, и все остальное. Я буду здесь.

Кэрран посмотрел на Десандру долгим взглядом.

— Я вернусь.

— Принеси нам чего-нибудь поесть, — сказала я ему. — И мне действительно нужно с тобой поговорить, когда ты вернешься.

— Хорошо. — Он поцеловал меня и вышел из комнаты.

Дерек вернулся и закрыл за собой дверь.

Десандра опустилась на кровать, закрыла руками лицо и начала плакать.

*** *** ***

Десандра рыдала.

Убейте меня, кто-нибудь. Я никогда не знала, что делать или что говорить в подобных ситуациях. Я взяла мягкое полотенце из ванной и принесла ей. Плечи Десандры тряслись, и она тихонько всхлипывала. У входа Дерек делал все возможное, чтобы слиться с деревянной обшивкой.

Я сидела рядом с ней на кровати. Она плакала тоненьким, душераздирающим голосом, всхлипывая с таким отчаянием, будто мир вокруг нее рухнул. Ее отец — жестокий козел, использующий ее в качестве разменной монеты. Мужчины, за которых она выходила замуж, не любят ни ее, ни их детей. В данный момент только нас заботит ее благополучие, и то потому, что нам заплатят панацеей в конце. Мне очень хотелось сказать или сделать что-то, чтобы ей стало лучше.

Постепенно рыдания замедлились. Она отстранилась от меня и прижала полотенце к лицу.

— Я чувствую себя такой одинокой, — тихо произнесла Десандра. — Я просто хочу, чтобы хоть один из них беспокоился обо мне. Но им обоим все равно.

— Скорее всего, так и есть, — сказала я ей.

Ее макияж потек, и на щеках образовались черные полосы от подводки для глаз. Она вытерла лицо полотенцем.

— А у меня вообще нет никакого выбора.

— Что ты имеешь в виду?

— Что произойдет, когда родятся дети? Они заставят меня пойти к тому, чей ребенок родится первым? Они заберут моих детей и отправят меня обратно к моему отцу, чтобы он каждый день твердил мне, как я стоила ему перевала и что я абсолютно бесполезна?

— Я не знаю, — честно призналась я.

Она посмотрела на меня и прошептала:

— Я боюсь любить собственных детей, потому что не смогу сохранить их.

О, Боже.