Магистериум морум

— Аро — её прапрапраправнук по матери. И он жестоко оскорбил фурию, вызвав на землю, но не пустив на остров.

— Но зачем Дамиен?.. — Фабиус зашёлся в мучительном кашле.

— Не Дамиен. Аро, — инкуб покачал головой. — Думаю, это Аро в бреду позвал мать. Тиллит, а она мать ему, не услышала, но явилась фурия. Видно, она испугала его и получила от ворот поворот.

— И отправилась в Ангистерн? Зачем?

— Захватить власть над миром людей и мстить. Ты не знаешь законов Ада, но поверь мне на слово — более страшное оскорбление даже я не смог бы придумать. Алекто не могла выдать мальчика, она мечтала отомстить ему сама, когда Сатана вернёт ей облик, но Изменчивый оказался жаден и в своём гневе. Он и без того ограблен — мир людей не подневолен теперь ему.

Фабиус поёжился, глянул на покосившуюся башню. Рассказанное и укладывалось, и не укладывалось в его голове.

— Что же натворили мы с тобой, а? — спросил он тихо.

— Что-то натворили… — Борн вздохнул и нахмурился. — Постой-ка, я загляну сначала на остров.

Он прикрыл глаза, удаляясь разумом. Инкуб так устал, что даже магическое зрение давалось ему с трудом.

— Слуги твои умны, — сообщил он. — Попрятались по подвалам. Не сердись, я оповестил их твоим голосом о повозке и о том, что потребуются еда и постели.

— Ну что ж тебе возразишь? Иного голоса они бы не послушали.

И тут Борн напрягся весь, вытягиваясь в струнку, словно собака, почуявшая зайца.

— Что? — так и подскочил Фабиус. — Ты нашёл мальчика?

— Чёрный Ветер слизал все старые запахи! Я чую его! Да!

— Смотри же как следует! Где он? Покажи мне?.. Мне! Дай!

Демон обнял его горячей, пахнущей корицей рукой.

— Смотри со мною, маг, я помогу. Видишь? Твои прачки и кузнец. Они вытаскивают детей из погреба!

Маг и вправду увидел большой погреб, что был устроен у конюшни для хранения овощей. Ах, как он любил зимой драники из картошки!

Притвор погреба был открыт, жерло его уходило глубоко вниз, ступени лестницы были высокими, рассчитанными на взрослого, и детей подавали снизу, а кузнец вытаскивал. Узрел Фабиус и того, кто так взволновал Борна — перемазанного землюю русоволосого юношу, похудевшего до синевы под глазами, дрожащего от холода, но живого.

Далее же Фабиус глазами демона увидел небывалое: как кухарка со слезами обнимавшая всех детей, обняла и этого! И мальчик в ответ без раздумий ткнулся лицом ей в щёку!

Фабиус был потрясён таким панибратством, да и Борн недоумевал, ведь слуги должны были ощутить в Аро иного, и фурию он всё-таки вывалил именно на их головы.

Магистр начал было размышлять, какими словами он объяснит сыну недопустимость объятий со слугами, но взглянул на Борна и оторопел: они же так и не решили, чей это теперь сын!

Борн тоже покосился на Фабиуса, похоже, он думал в этот момент о том же самом. Магистр натянуто усмехнулся:

— Давай откормим его сначала, больно исхудал…

— Я бы даже сказал: сначала поговорим с ним. Я устал гоняться за тенью его сознания, устал жить его запахами… — Борн остановился, провёл ладонью по окаменевшей твари-браслету на запястье. — Я сам сейчас, как мой Локки.

Фабиус окинул взглядом его изодранную одежду, опознавая в ней свою, хмыкнул:

— Нам бы с тобой в баньку, а? И рябиновой? Или имбирного кваску?

— В баньку? А что это такое? — оживился Борн, уже вполне доверявший Фабиусу, если речь касалась человеческих развлечений.

— А это такой ма-аленький домик с горячей-горячей печкой-каменкой…

— О! — воскликнул инкуб. — Можешь не продолжать, я согласен! Если бы ты знал, как я промёрз!

— Баню я тебе обещаю сегодня же вечером!

— Это тоже традиция — ожидать вечера?

— Ну а ты как думал!

И они продолжили бы эту лёгкую, почти куртуазную беседу, но магистр Грабус, поддерживаемый чернобородым Тогусом, доковылял до них, наконец.

Он вскинул петушиную голову, словно бы намереваясь клюнуть Фабиуса, но демон, оборвав совершенно разлохматившийся манжет рубашки, обернулся и поинтересовался в лоб:

— Извиняться пожаловали, магистры? А то — подумайте на досуге, кто даст вам сегодня еду и ночлег!

Потом демон кивнул Фабиусу, и они пошли к мосту пешком, разминулись с повозкой, и на остров попали гораздо быстрее магистров, которые долго грузились, не понимая, как им рассесться по чину в простецком крестьянском возке. Впрочем, если бы Борн не оглянулся, может быть, и кобыла не задичилась бы, и конюх не провозился бы с ней так долго.

На острове Борн стал похож на молодую охотничью собаку, он вертелся, хватал открытым ртом воздух. Фабиус уговорил его переодеться, чтобы не пугать ребёнка, а увидев, что кожа инкуба вся в ранках и ссадинах, послал прачку за чистым полотном и помог обтереться хорошей водкой.

— Ничего, — приговаривал он, — после бани станешь как новенький!

Борн делал вид, что верит.

Они вышли от прачек, и Борн повёл Фабиуса туда, куда давно звал его запах. К удивлению магистра это оказалось жилище кухарки — большая комната за кухней, где она вековала одна, смирившись с тем, что сыновья выросли и завели свои семьи в Лимсе.