Сначала я не понял, что меня так удивило в этом почетном карауле, но через минуту обратил внимание на поразительное отсутствие грохота сапог о брусчатку, коего не могло не быть при том способе ходьбы, который демонстрировали эти ребята. Тем не менее услышать можно было только слабое шуршание подошв о камень. Накинутая заблаговременно пелена позволяла мне не беспокоиться о преждевременном обнаружении моей личности, поэтому я с интересом продолжал наблюдать за единственным движущимся по площади объектом.
Следующей мыслью, пришедшей мне в голову, был справедливый вопрос: что это караульные так стараются, если их никто не видит? А может быть, они как раз рассчитывают на чье-то незримое, но пристальное внимание.
Я принялся рассматривать окна дворца и очень скоро обнаружил, что четвертое слева окно на первом, высоком, этаже слегка приоткрыто и штора на нем сдвинута чуть в сторону. Из-за этой шторы явно кто-то наблюдал за энергично топающим почти на месте караулом. Я, в свою очередь, принялся наблюдать за наблюдающим.
Как ни медленно продвигалась вперед маленькая караульная колонна, через несколько минут она все-таки миновала окно наблюдателя. Штора отодвинулась чуть больше и из окна высунулась лысая голова, затянутая снизу высоким, стоячим, богато расшитым воротником, и принялась, не моргая, бдить в спину колонне. Солдатики, словно почуяв спинами тяжесть этого бдения, еще больше прибавили лихости в исполнении предписанной шагистики.
Я подошел ближе к открытому окну и принялся вместе с лысой головой наблюдать строевые упражнения караула.
Когда ребята миновали парадный вход дворца, я одобрительно произнес:
– Отлично идут!
– Ага, – брюзгливо буркнул обладатель лысины, не поворачивая головы. – Шли бы они, если бы не знали, что я за ними наблюдаю!
– Неужто ваши гвардейцы такие лицемеры?! – возмущенно спросил я.
– Грязнули! Неряхи! Бездельники! Скоты! – отрезал мой собеседник. – Только поротая задница заставляет их правильно и неукоснительно выполнять все положенные артикулы караульного движения!
– Да, – сочувственно поддакнул я, – большинство людей понимают, в чем их счастье, только после того, как их выпорешь!
– Именно это я всегда говорю нашему господину! – воскликнул лысый и наконец повернул голову.
Надо сказать, что его физиономия не вызывала приятных чувств. Эти толстые, изрядно отвисшие щеки, вывернутые губы, оттопыренные уши и маленькие, близко посаженные блеклые глазки неопределенного цвета производили просто отталкивающее впечатление. А кроме того, он обнаружил, что разговаривает с невидимкой. В результате его глазки выпучились, слюнявые губки разлепились, соорудив из себя букву «о», и это совсем не прибавило его роже обаяния. Я сразу же его невзлюбил.
Несколько секунд он соображал, кто бы это мог подавать ему реплики, а потом, видимо, решил просто поинтересоваться:
– Э-э-э… с кем имею честь?…
– Да ни с кем… – ответил я с отвращением, резко сменив тон общения.
– То есть как?… – не понял обладатель золоченого воротничка.
– А вот так!… – отрезал я.
– Но ведь кто-то говорит со мной?… – не унималась рожа.
– Твоя больная совесть!… – подсказал я ему.
– Э-э-э… этого не может быть… – В его голосе звучало сомнение.
– Почему?… – спросил я. – У тебя что, нет совести или она глухонемая?…
Туг он лихорадочно облизнул свои толстые губищи, быстро оглядел пустую площадь и, прихлопнув оконную створку, задернул штору.
Я вздохнул и направился к стоявшему в центре площади памятнику. Надо сказать, меня всегда привлекали монументы и культовые сооружения, так что из меня, несомненно, получился бы прекрасный турист. Только вот жизнь складывалась так, что на туризм времени ну совсем не оставалось. Поэтому я удовлетворял свою страсть, не пропуская ни одного монумента или храма, встречавшегося мне по пути. Вот и сейчас первым делом я обошел вокруг здоровенного постамента, на котором чинно, благородно разместилась мощная зверюга, слегка напоминавшая лошадь. Ну, честно говоря, лошадь она напоминала только тем, что имела четыре конечности и лохматый хвост. Ее голова, а уж тем более пасть производили устрашающее впечатление. Поверх этой зверюги, охватив ее тулово длинными ногами, восседал человек среднего возраста в мундире и шлеме, копировавших до мельчайших подробностей одежку только что виденного мной офицера. На солидной бронзовой дощечке, укрепленной на передней части постамента, я прочитал: «Его милость Желтый магистр – победитель зловредных ухшей».