Магистр ее сердца

А до этого… Она подкладывает под перину кальхейм, чтобы Авельрон вернулся к отцу.

Застонав, Алька разлепила глаза и не поняла, где находится.

Комната была светлой, цвета выбеленной временем кости. И еще почему-то в комнате все было кривым — овальный потолок над головой, ни одного угла. Алька попыталась вспомнить, где она видела подобное, воспоминания крутились где-то совсем близко, но ускользали.

Ничего, это мелочи.

Она вспомнит.

В следующее мгновение сердце подпрыгнуло в груди и понеслось вскачь. Совсем близко, в кресле, сидел Мариус. Похудевший, осунувшийся, взъерошенный. Под глазами — черные тени, словно не спал давным-давно. Губы потрескались. Щеки ввалились.

Но это был он. Ее Мариус, ее личное солнце.

Алька с трудом улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, но глаза… О, ей не понравились его глаза.

Мертвые, совершенно лишенные привычного, чуть насмешливого выражения.

И где вишневый ликер и кофе? Не было их больше, совсем.

Холодея, Алька подумала — а ведь это я убила все это. И Мариус наверняка понимает, что на самом деле произошло, и почему Магистр оказался на воле.

— Ты… меня спас, — прошептала она, все еще глядя на Мариуса.

— Спас, — тихо согласился он.

Тут Алька обратила внимание на то, что он сидит в грязной, измятой сорочке, сюртук куда-то делся. Но ей… даже не хотелось знать, что там было, после того, как зеленая волна смяла тело Авельрона и швырнула в сторону.

Глядя в холодные, помертвевшие глаза Мариуса, Алька попросила:

— Прости меня. Я дура.

Он стиснул челюсти так сильно, что желваки заиграли на скулах. Потом расслабился, едва заметно улыбнулся и сказал:

— Уже простил, Аля.

Мариус плавным, текучим движением скользнул на колени, к изголовью. Алька блаженно зажмурилась, жадно вдыхая его запах. Какое счастье, когда он… просто рядом. Вот так. И навсегда.

Поцелуй на губах. Легкий, ласкающий.

— Аля, — прошептал Мариус едва слышно.

— Что? — она потерлась щекой о его колючий подбородок.

Он помолчал. И от этого молчания как-то нехорошо екнуло в груди.

— Я… — казалось, каждое слово дается Мариусу с трудом, — Алайна, ты свободна. Я не могу жить с женщиной, которая меня обманывает.

Нет. Он не мог это сказать.

Или все же мог?

— Мариус.

Успела схватить за руку, но он резко высвободился, поднялся на ноги.

— Выздоравливай, — сказал сухо, — надеюсь, тварь тебе не слишком навредила.

— Мариус… — его имя ползет из горла вместе со сдавленным хрипом.

Он ведь… она в самом деле все это услышала?

— Будь счастлива, — сказал он.

А затем резко развернулся на каблуках и вышел прочь из комнаты, как следует хлопнув дверью.