Магистр Ян

Мартовское солнце выманило людей на улицы. Шумная, пестрая толпа заполнила их. Людские потоки и ручейки двигались к кафедральному собору. Там ожидалось интересное зрелище. Всё пространство перед храмом было свободным. Городская стража не позволяла занимать его. По нему двигались пешеходы, всадники на конях и мулах, носилки со знатными особами. За кордоном стражи толпились любопытные. Перед ними шагали кардиналы, архиепископы, епископы и аббаты, одетые в пурпурные сутаны, бело-золотые ризы, с кардинальскими шапочками на голове, завязанными у подбородков бахромчатыми шнурами, в остроконечных митрах, профессорских беретах, с золотыми цепями вокруг шеи, и дворяне — в вязаных, тесно облегающих ноги штанах, в башмаках с носами-клювами. Рукава у кафтанов были с прорезами и вздувались. На рукавах, окаймленных мехом, блестели вышитые гербы. Дворяне, особенно имперские, были в латах. Французские латники заменили свои шлемы беретами из ткани или мягкими шляпами с козырьками и страусовыми перьями.

Еще пестрее выглядели иноземные послы. Могучие фигуры русских привлекали внимание своими долгополыми выдровыми шубами с серебряными застежками на груди и собольими шапками, расширявшимися кверху. Металлические прутья, украшенные птичьими перьями, делали польских рыцарей похожими на огромных хищных птиц. Строгих светловолосых шведов легко было заметить по их меховым шапкам с несколькими остриями. Члены Тевтонского ордена, одетые в броню с головы до пят, в гладких шлемах, похожих на вёдра с отверстиями для глаз, напоминали ожившие металлические статуи, наряженные в белые плащи с огромными крестами. Любопытная толпа заволновалась, когда появился эфиопский посол в белоснежном тюрбане, украшенном хвостом райской птицы. Глаза посла лениво щурились, а в самых уголках их ярко поблескивали белки. У женщин захватывало дыхание, когда знатный дикарь глядел в их сторону. Он что-то не походил на человека, зарубленного палашами!

За эфиопами двигалось посольство великого султана Марокко. Гляди-ка, настоящие мавры! А кто эти усачи с орлиными носами и кожей желто-воскового цвета? Говорят, они из далекой Сирии. Где она? Сколько золота на сирийцах, оно даже в их ушах!

Герцоги и воеводы приехали со своими свитами.

Последними прибыли папа и Сигизмунд с Барборой. Люди, — по крайней мере те, что стояли впереди и имели достаточно места, — опустились на колени и начали кричать: «Слава!»

Святой отец и римский король вошли в храм. На башне зазвонили колокола, а с хоров раздались протяжные, торжественные звуки оргáна. Когда главы христианства сели на свои троны, оргáн замолк и с хоров зазвучала чудесная музыка. Те, кто разбирался в ней, навострили слух. Большой оркестр! Да, большой оркестр в церкви. Видно, Иоанн XXIII не поскупился! Основную мелодию вели струнные инструменты — тимпанон,[69] цитра, крыло алла богемика[70] с двойными скрещенными струнами и пять лютен. К ним мягкими голосами присоединились скрипичные фидулы,[71] роты[72] и басовитая тромба марина.[73] Сверху лилась легкая, нежная мелодия, в которую лишь изредка вступали более звонкими голосами тромбоны, серебряными звуками — рожки и мягкими тоскливыми звуками — рога. Потом хор спокойно запел торжественный фобурдон,[74] в котором особенно выделялись могучие басы.

Под сводами храма звенела чудесная гармония звуков. Она вполне соответствовала пышному убранству церкви и навевала высокие, неземные мысли.

Потом мелодия замерла. Иоанн XXIII встал с кресла и направился к алтарю. Высокая белоснежная тройная тиара с блестящим золотым конусом плавно покачивалась в такт шагам папы. Он взошел по ступеням на алтарь, окинул взглядом присутствующих и поднял правую руку. В блеске свеч засверкала большая золотая роза с вычеканенной чашей цветка, стебельком и листьями. Неожиданно зазвенели гроздья маленьких серебряных колокольчиков, укрепленных на шестах. Ими покачивали в воздухе министранты. Все опустились на колени, как при возношении святых даров. Папе подали кропильницу, и он, сотворив крестное знамение, окропил золотую розу святой водой.

Освященная роза должна была достаться тому, кто обладал добродетелями, знатным происхождением и властью. Искры надежды загорелись в глазах многих герцогов и кардиналов. Взгляд папы задержался на одной точке. Все повернулись туда, куда смотрел Иоанн XXIII. Он еле заметно кивнул, — и римский король, оставив трон, направился к алтарю. Сигизмунд подошел к святому отцу и опустился перед ним на колени.

— Прими, сын, — зазвучал голос папы в замершем храме, — этот символ чистоты и непорочности, как знак того, что именно ты признан нами лучшим христианином. Ты более других заслуживаешь этого звания. Твоя мысль и твое сердце чисты, как чисто золото этой розы. Ты заслужил ее всей своей прожитой жизнью. Стань ее достойным обладателем! Благословляю тебя во имя отца и сына и святого духа. Аминь.

Король опустил голову к самому полу, поцеловал туфлю папы и вернулся на свой трон, держа розу как святыню. Под сводами собора зазвонили колокола, и храм огласился пением.