Магистр ордена Святого Грааля

Но вот другие три случая никак сюда не ложились: ловушка с каменной балкой над дверью, пропитанное ядом исподнее и отравленные дрова. То были орденские способы человекоубиения, вывезенные когда-то с Востока и известные лишь самым посвященным. Если в первом ряде случаев виновных можно было схватить, даже убить (четверо уже поплатились жизнью, а трое — так и в дословном смысле головами), то во втором злоумышленники действовали так, что кого-либо изловить было решительно невозможно, и любой не искушенный в старинных орденских секретах вообще не догадался бы об их существовании, отнес бы всё на счет неведомой болезни, как это было в случае с прислугой, или просто усмотрел бы в том, как в случае с гибелью подпоручика Спирина, просто прихоти фортуны.

Да, тут действовала, безусловно, некая иная сила! Кабы такое было единожды, он, фон Штраубе, и согласился бы с комтуром Литтой, что любое злодейство вроде той ловушки с падающей на голову каменной балкой могли изобрести заново, и орден тут ни при чем; но когда во второй, в третий раз… В подобные совпадения молодой барон уже решительно не мог поверить!

Две силы открыли смертельную охоту на него, и рычаг одной из этих сил управлялся рукою, каким-то образом соприкосновенной с орденом. И эта вторая сила много опаснее первой, ибо она гораздо изощренней в делах убийства.

Однако если сил таких было две, то и двигали ими, возможно, две совершенно разные причины — к осознанию этого он только нынче пришел. Предположим, комтур прав, и его, фон Штраубе, неосторожные слова там, в карете, каким-то путем дошедшие до ушей заговорщиков, испугали их и побудили к решительным действиям.

Но какова, какова же могла быть другая причина, несомненно тянущаяся к ордену?! К тому самому ордену, одной из главных забот которого как раз и была забота о его, фон Штраубе, безопасности. Ибо его высокое предназначение являлось как раз важнейшей из орденских тайн, в какой-то мере смыслом существования всего орденского братства.

Эта причина пока оставалась непостижима для ума, была так же неуловима для разума, как были неуловимы для глаз те, кто подвешивал к потолку балку, пропитывал ядом исподнее и дрова.

Лишь нынче утром придя к заключению об этих двух силах, движимых совершенно разными побуждениями, сейчас фон Штраубе направлялся к отцу Иерониму, чтобы поделиться своими невеселыми мыслями со слепцом. Кому еще как не слепцу и узреть силу, прячущуюся во тьме? Ум у слепца, несмотря на его года, был вполне ясен, об орденских делах и помышлениях он знал, пожалуй, не меньше, чем комтур Литта, а после того как отец Иероним спас его от напавших злоумышленников, фон Штраубе доверял ему больше, чем кому-либо в этом мире, где даже воздуху не слишком следует доверять…

Однако, шагая по направлению к Фонтанке, он вдруг услышал позади себя:

— Ваше… Ваше сиятельство!..

Хоть фон Штраубе «сиятельством» и не являлся, но окликали, судя по всему, именно его.

Он обернулся и увидел двух молодых гвардейцев. Явно один-то из них и окликнул его с моста и уже поспешал в его сторону.

Будучи теперь всегда настороже, фон Штраубе сжал было рукоять шпаги… Да тут же и отпустил, ибо узнал в подбегавшем к нему того симпатичного капрала, своего недавнего спасителя. «Двоехоров… Да, кажется, так!» — вспомнил он и воскликнул:

— О, это вы, капрал! Рад вас приветствовать… И еще раз поблагодарить…

— Во-первых, и не капрал уже вовсе! — широко улыбнулся гвардеец. — Отныне подпоручик!.. И ежели кому кого благодарить, так это мне вас!

— За что же?

— А вот за подпоручика как раз! Когда б не тот случай с нападением на вас, так разве бы представили? Да еще с перескоком через чин!

Фон Штраубе спросил:

— Раны ваши, надеюсь, зажили?

— Что раны? Пустяк! — отмахнулся Двоехоров. — Стою, смотрю — благодетель мой шагает!.. А раны — что там? За четыре ранения — две звезды!..

— Эдак, если всегда в такой пропорции, — вставил его товарищ, хорошо сложенный, симпатичный лицом молодой офицер, подошедший следом, — то еще тебе получить шестнадцать ранений — и ты у нас генерал-фельдмаршал. Дело за малым — выжить после тех ран.

Двоехоров стал по-незаметному пальцы загибать. Явно пересчет ранений на чины у него сошелся, и он все так же весело сказал:

— А что! Ежели эдак, то я не супротив! Чего б и не в фельдмаршалы? А уж выжить, как-нибудь выживем! Чего бы не выжить, коли светит в фельдмаршалы!.. Ах, да! — спохватился он. — Не успел представить вам, господин барон… Мой друг прапорщик лейб-гвардии Измайловского полка князь Никита Бурмасов.

Князь был едва ли старше, чем фон Штраубе, усы его были кое-как сотворены из светлого юношеского пушка, но что-то глубокое, истинное было запрятано в его голубых глазах, отчего он казался старше своих лет. Барону такие люди всегда были приятнее, чем повидавшие вроде бы жизнь, но оставшиеся при этом с пустыми глазами.

Фон Штраубе тоже представился. Они раскланялись с подошедшим офицером.