Магистраль

— Кто же виноват, что они так похожи… Получай свою правду, скоро человечество погибнет. Целиком. Предотвратить катастрофу нельзя, но можно создать побочную магистралью, где кто-то останется в живых. Операция подготовлена, — торопливо добавил Шорохов, не позволяя ей возразить. — Об этом позаботился Иван Иванович. Теперь ты убедилась, что он не плод моего воображения? Иван Иванович Иванов, прошу любить и… хотя необязательно… Я не знаю, из какого он времени, но это достаточно далеко.

— Не дальше семидесятого, — вставила Прелесть.

— Ты про барьер? Его создали современники Иванова, чтобы остановить события и подверстать наше реальное настоящее под их несуществующее будущее. В котором они, однако, существуют. Уму непостижимо, но у меня нет оснований в этом сомневаться. Вот только… мы не можем проверить, действительно ли там, за барьером, нам что-то угрожает… действительно ли будущее Иванова — последний шанс человечества. Я недавно задумался: а может, его магистраль — это такой кукушонок, который выживает за счет остальных птенцов? Хотя… не все ли равно? В каждой магистрали — те же самые люди, наши потомки.

— Наверно, разницы нет… — сказала Ася.

— Если честно, я ждал от тебя других слов.

— Я не должна была в это поверить?

— Ну… в общем, да.

— Во-первых, я верю тебе, Шорох. А во-вторых… про эгоизм человечества мне не надо ничего доказывать. Я это на себе испытала. Твой Иван Иванович насчет катастрофы мог и не соврать. Для него любая редакция, кроме его собственной, — это и есть настоящая катастрофа… И он по-своему прав. И если бы здесь оказался миллион человек из миллиона разных магистралей, то они рвали бы друг другу глотки и тоже были бы правы. Каждый.

— Не хочу разочаровывать, но у меня мотивы совсем не те. Человечество?… Да срал я на него! Извини…

— Я ведь тоже часть человечества, — сказала она с укором.

— Это единственное, за что его стоит любить. Время, Земля, человечество… Я, опер Шорох, собираюсь все это спасать. Смешно… — Он погладил холодный подоконник и, случайно коснувшись своего пояса, торопливо вытащил из кармашка второй синхронизатор.

— Возьми, это твое.

— Брось куда-нибудь, — отмахнулась Прелесть.

— Возьми, говорю, и спрячь!

— Ты чего задергался-то?

— Расскажи мне, как это — жить без программы. Вот она у тебя кончилась, и… что ты теперь чувствуешь?

— А ты сам не знаешь?

— Откуда?! — вырвалось у Олега, и он мысленно отхлестал себя по губам. — Откуда я могу знать, что ты, Прелесть, чувствуешь?! Да… я не о том, наверно… — Он беспокойно огляделся, словно ему за воротник свалилась гусеница. — Мне скоро уходить, Ася.

— Мы можем больше не увидеться?

— Можем…

Олег представил, как сейчас, в этот самый момент, Иванов открывает сейф и ставит туда чемоданчик… или не сейчас, а через секунду… или через две… Он подумал, что если будет считать убегающие мгновения, то доберется до последнего еще быстрей. А Иван Иванович покинет бункер, и его безумная многоходовка тут же выйдет на следующий круг.

— Я буду тебя ждать, — сказала Прелесть.

— Да… Хорошо…

— Что «хорошо»?… Что ты мямлишь, осел?! Сколько тебе осталось?

— Не знаю. И я не знаю, как это будет… выглядеть со стороны. Не смотри на меня.

— Чего ты боишься, Шорох?

— Ты не должна этого видеть.

Он собрался уйти в комнату и уже шел к двери, но люстра на кухне вдруг погасла. Не была света коридоре. За стеной замолчал телевизор.

— Судьба… — обронила Прелесть.

Олег услышал, как вжикнула «молния», только не сообразил, на чем. Кажется, Ася была в свитере — в том самом, который он купил ей вместо разорванной футболки. Она стояла рядом, совсем близко, но прежде чем Шорохов смог до нее дотянуться, он понял, что уже не успеет.

Иван Иванович положил программатор в сейф и вышел из бункера…

Олег поймал комара на лету и медленно скатал его в комок, — тот размазался между пальцев и перестал существовать.

«Прощай, насекомое… — умиротворенно прошептал Шорохов. — Согласись, в декабре тебе делать нечего».

Ночь за окном была серой от снега, поэтому он без труда разглядел и байковую рубашку на стуле, и будильник на телевизоре.

Поднявшись, Олег оделся и вышел из комнаты. На кухне горел свет, в ванной лилась вода — все как положено. Как и было.

Взяв на подоконнике пачку «Кента», Шорохов прикурил и заглянул в ванную. За клеенчатой занавеской кто-то принимал душ — определенно, женского пола, со знакомой фигурой и легко угадывающимися чертами знакомого же лица. Олег отодвинул шторку и, бесцеремонно полюбовавшись, стряхнул пепел в раковину.

— Не мерзнешь тут?…

— Холодно… — пожаловалась женщина. — Шорохов, закрой дверь!

— Как скажешь. — Он выполнил просьбу и, не сводя глаз с обнаженного тела, уселся на край ванны. — Может, представишься?

— Ха-ха!

«Правильно, — подумал Олег. — „Ха-ха“… точно так Ася тогда и ответила. Сколько раз я спросил, как ее зовут? Семь или восемь, не помню…»

— Я попробую угадать. Наверное, ты… — Он изогнул брови. — Ты Алена? Нет?…

— Ой, ладно, Шорохов, прекрати! Не смешно.

— Значит, Асель.

Ее челюсть медленно поехала вниз.

«Что ты на это скажешь, ласточка белокурая?»