– Егорыч, – остановил он сторожа, – а куда картофельная яма делась? Что-то я ее не видел.
– Бес ее знает! Может, Аннушка закидала?
Нет, не Аннушка. Гошка широко улыбнулся.
– У вас в подсобке лопаты есть? Где яма была, вспомнить сможете?
– Нашто тебе?
– Я знаю, куда делся колокол. И что вредит колхозу.
Пять минут спустя они втроем – Егорыч, Гошка, Валера, – прихватив лопаты, спускались к огороду тетки Веры. Еще пришлось ждать, пока Егорыч не закончит кружить, не ткнет неуверенно пальцем – «Здесь, кажись». Но за мгновение до того, как он это сказал, Гошка знал – сторож не ошибся, вспомнил верно. Потому что в голове раздалось протяжное «Бом-м-м…».
Колокол оказался невелик и закопан был не глубоко – на три штыка. В клубе еще обсуждали доклад Леонида Ильича Брежнева «О дальнейшем развитии сельского хозяйства», а они уже выкопали его и вывернули из ямы. Грязь залепила старую бронзу, лишь кое-где проступала тянущаяся по ободу надпись. Буквы-закорючки были незнакомые, а бронза на каждый удар лопаты отвечала жалобным протяжным звоном.
– Что мы с ним делать будем? – полюбопытствовал Валера. – В музей сдадим?
– Пусть специалисты решают. Наше дело – сообщить куда сле…
Гошка поднял голову и внезапно понял – не успеют они никому сообщить. Туча, недавно закрывавшая горизонт, теперь висела прямо над ними. Два острых черных выступа ее, словно клыки, охватывали холм. Холодный, пронизывающий до костей ветер ударил в лицо.
Гошка быстро оглянулся на светящееся окно в доме бухгалтерши. Решение пришло мгновенно.
– Тетка Вера в клуб пока не ушла? Валера, беги к ней, пусть мотоцикл выкатывает. Он у нее мощный, привяжем колокол, отволочем подальше в степь, пока собрание закончится.
Егорыч посмотрел на него, потом на клыкастую тучу. Кивнул:
– Верно придумал, поспешать надобно. Зови Верку!
Вряд ли Валера понял, чего они опасаются, но объяснений не потребовал. Побежал через огород к дому.
Вернулся он с выпученными глазами.
– Позвал? – Гошка изучал колокол, лицо друга сразу не разглядел. – Она сюда на мотоцикле подъехать сможет?
– Она там… свечки зажгла, много. И эти, картинки… иконы! расставила. Юрка перед ней на коленях стоит, а она над его головой комсомольский билет… подпалила.
– Что?! – Гошка дернулся к дому бухгалтерши. В первый миг он разобрал только «комсомольский билет подпалила». Затем до сознания дошло и прочее. – Е-е-е… В клуб, бегом! Людей выводить, пока не поздно!
– Зачем бегать? Скоро и так услышат.
Откуда он взялся?! Секунду назад его не было! Рядом с колоколом стоял Юрий Додоля. Расхристанный, в одной рубашке и спортивных штанах, очки сдвинулись набок, на волосах – серый пепел. Большущие шишки, набитые сегодня утром, в густых сумерках походили на рога. В руках – увесистая кувалда.
– В набат ударим, – Додоля перехватил кувалду поудобнее, примерился. – Загудит так, что никому мало не покажется.
– Не на…
Гошкин крик потонул в густом, долгом «бом-м-м!». И тотчас сухо треснуло над головами, сумрак распанахала белая вспышка.
– Юрка, прекрати!
Гошка бросился к другу, пытаясь отобрать кувалду. Но даже прикоснуться к нему не смог! Невидимая, но бесконечно сильная рука схватила Гошку за ворот, приподняла, отшвырнула в грязь. Валера, кинувшийся было на помощь, споткнулся о невидимую ногу, упал на четвереньки. А Додоля вновь поднимал кувалду.
– Бом-м-м!
Небо покрылось бело-огненной паутиной, и стало видно, что клыки почти сомкнулись, готовые перекусить горло нарождающегося колхозного эгрегора.
– Что, не ожидали такого набата? Колокол-то не простой, и место заговоренное. Поглядим, чья сила пересилит! Ваша краснопузая или наша, первородная!
Голос Додоли менялся всё сильнее с каждым словом. Становился высоким, хриплым, чужим. Незнакомым. А кувалда в третий раз начинала размах. И Гошка понимал, что сейчас случится. Разверзнутся небеса, падет огонь на землю, вспыхнет факелом клуб, как сорок лет назад. Но не это самое страшное. Пробьет набат брешь в великом эгрегоре советской державы, хлынут в нее мерзость и непотребство. Покатится красное колесо истории вспять…
– Именем революции!
Резкий голос прорезал тишину не хуже грома. Гошка ни за что не понял бы, кому он принадлежит, если бы Егорыч, застывший столбом, не ахнул:
– Аннушка!
Это в самом деле была баба Нюра. В платки она больше не куталась. Седые волосы собраны в тугую гульку, глаза горят, изрезанное шрамами лицо ужасно… и прекрасно. Старая коммунарка спешила на помощь товарищам, одной рукой опираясь на клюку, а в другой сжимая красную книжечку.
– Чрезвычайное заседание революционной тройки в составе члена ВЛКСМ, кандидата в члены ВКП(б) Анны Богданович, членов ВЛКСМ Игоря Борцева и Валерия Ровненького объявляю открытым!
Додоля медленно обернулся к ней.
– Убирайся отсюда, выжившая из ума старуха! Радуйся, что не сгорела вместе со своими прихвостнями!
– Повестка дня – персональное дело комсомольца Юрия Додоли.