Магиум советикум. Магия социализма

Дама поглядела на мой череп со страшным багровым шрамом, видневшимся сквозь ежик волос, и спорить не стала.

Вынырнув из людского потока, мы вошли в старый парк. Сколько себя помню, он так и назывался в простонародье «старым». Новый – это большой, имени Фрунзе, что у набережной. Там бьют фонтаны и поднимается колесо обозрения. А здесь, на старом еще с моего детства остались заржавевшие качели – «крутилки», на скамейках днем сидят молодые мамаши с колясками, а по вечерам, пряча бутылку, соображают «на троих» местные забулдыги. Мы уходим, возвращаемся, но ничего не меняется, лишь неожиданно для меня городская служба озеленения посадила несколько магнолий. Они прижились и расцвели как раз на холод Первомая. Голые ветки, первые озябшие пчелы и большие белые цветы.

– Направо? – спросил я.

– Да… начальник, – ответил Шпрот.

– Не называй меня так. – Я больше не держал его за локоть, но Шпрот и не пытался сбежать.

Да и куда он от меня денется?

– Это твой дом? – кивнул я в сторону облупленной кирпичной трехэтажки.

– Да, – кивнул Шпрот.

Мы поднялись на третий этаж.

– Иди, – втолкнул я Шпрота в его квартиру.

Ваське Соколову по прозвищу Шпрот повезло – он жил не в коммуналке, а в однокомнатной квартире с кухней, как король. Один из лучших бывших моих сексотов – талант стукача был у него в крови.

– Так что вам надо? – спросил он шепотом в коридоре.

Я посмотрел на висящие по стенам вырезки из журналов «Огонек» и «Работница» с женщинами и сказал:

– Волыну с маслятами, Шпрот.

– Нет! – Шпрот попятился в глубь квартиры. – Нет у меня волыны!

– Есть, Шпрот, не может не быть.

Я надвигался на него, проходя сквозь строй пышнотелых улыбающихся красавиц. Шпрот упал в кресло, стоящее возле шкафа. Я сел рядом на скрипнувший стул.

– Хорошо живешь, Шпрот. – Я взял с буфета хрустальную рюмку и повертел в руке. – Фарцуешь?

– Что вы! В наследство досталось. Я сейчас еле концы с концами свожу.

– Вижу, – хмыкнул я и окинул взглядом его квартиру.

В серванте стоял хрустальный сервиз. Под потолком висела люстра, тоже хрустальная, давящая своей массой так, что захотелось отодвинуться в сторону. На стене висел ковер, возле него – несколько вырезок из журнала с женщинами в спортивных майках.

– Я сейчас. – Шпрот вскочил, протопал на кухню и вернулся с хлебом, ножом и бутылкой «столичной».

– Хорошо живешь, – повторил я, поднялся и сорвал со стены одну из красавиц с надписью «Спасибо товарищу Сталину…».

За что женщина благодарила товарища Сталина, осталось неизвестным – Шпрот искромсал страницу ножницами, оставив лишь портрет. Я положил листок на стул и отрезал на нем ломоть хлеба.

– Давай. – Я опрокинул наполненную рюмку и с аппетитом закусил. – Ты почему не пьешь?

– Мне же нельзя, печень.

– Ну-ну. – Я отложил буханку хлеба в сторону, свернул лист совочком, высыпал из него крошки себе на ладонь и отправил в рот.

– Это не я вас заложил! – вдруг визгливо сказал Шпрот. – Верите?! Не я!

– Верю, – сказал я. – Вернее, знаю.

Ирония судьбы – единственный, кому я мог сейчас доверять, это был мелочный стукач Васька Соколов, завербованный мною в сорок шестом. Остальные от меня отвернулись. Кое-кто подписался под показаниями. Десять лет без права переписки – долгий срок.

Шпрот подскочил к письменному столу, открыл ящик и принялся шарить под ним, видимо, в поисках тайника. Затем достал сверток, развернул тряпицу и протянул мне ТТ.

– Одна обойма в пистолете и вот вторая запасная.

Я подержал на ладони оружие, передернул затвор. Шпрот испуганно попятился. Тогда я сунул ТТ во внутренний карман пиджака и положил обойму в боковой.

– Рассчитаемся, Шпрот.

– Не вопрос, начальник, – ухмыльнулся бывший сексот, обретая напускную удаль.

Но тут же снова стал серьезным.

– Ничего не изменилось, Раймонд, с тех пор, как вас взяли, ни-че-го. Стало даже хуже. Они по-прежнему приходят по ночам. Другие, но приходят.

Шпрот посмотрел на свои руки, выпачканные зеленой краской смерти.

* * *

Та пуля была спасительной —
Я потерял сознание.
Солдаты решили: мертвый,
И за ноги поволокли.
Три друга мои погибли.
Их положили у вахты,
Чтоб зеки шли и смотрели —
Нельзя бежать с Колымы.

А. Жигулин. Памяти друзей

В напарники мне достался старик с седыми торчащими космами бровей и хищным изогнутым носом. Сарыч, называли его зеки из-за сходства с птицей. Ему было трудно, но он держался, даже шутил во время работы на лесоповале.

– Эх ты, Раймонд, – говорил Сарыч, смеясь одними глазами, – бесовская твоя душа.

Перед самым нашим побегом он вылечил меня от воспаления. Обессиленный, я едва мог передвигаться, заходился в кровавом кашле. Отвар из еловых веток уже не помогал. Сарыч, когда мы остались одни на вырубке, сказал:

– Расстегни ватник.

– Зачем? – спросил я.

Сарыч насильно уложил меня на поваленную сосну, распахнул ватник, поднял робу и сыпнул мне на грудь пригоршню снега. Затем начал растирать снежную кашицу, пропитавшуюся выступившим потом.