Магнат

Губы пересыхали, и ему приходилось их постоянно облизывать. Хотя на поясе висела фляга с водой, он старался пить как можно меньше, чтобы драгоценной влаги хватило на весь долгий путь. Последний глоток он сделал еще в грузовике. Обойдя валун, он увидел поспешно удиравшего от него скорпиона, и лицо его передернулось от отвращения.

В голубом небе над ним описывали круги грифы, он явно привлекал их внимание. Набрав в легкие горячего воздуха, он побрел дальше, преодолев целую милю зеленого моря травы. Уж если он сумел выбраться на равнину, все будет в порядке. Можно было лечь в высокую траву и передохнуть, глядя вверх на раскаленное добела солнце, сжигающее эту землю.

Но он гнал прочь мысль об отдыхе, потому что она подтачивала силы и ослабляла волю. «Сейчас, наверное, можно выпить пару глотков воды», — решил он про себя. Отвинтив колпачок фляги, он осторожно поднес металлический стаканчик к губам и смочил пересохшее горло несколькими каплями теплой, но бесценной влаги. Завинтив флягу и переждав резкий приступ боли в спине, он пошел дальше и вдруг услышал топот копыт.

Несколько мгновений у него сохранялась надежда, что это олени, козы или даже домашний скот, но эта надежда быстро рассеялась. Он понял, что это скачет лошадь, и понял это еще до того, как увидел приближающегося всадника. Протолкнув слюну по пересохшей глотке, Гейб откашлялся и сплюнул на землю и только после этого обернулся.

Пинки скакал по тропе, которую Гейб так и не заметил. Желтоватые кусты и чахлая трава закрывали ее настолько, что она была почти невидимой. «Конечно, здесь обязательно должна быть дорога», — с запоздалым сожалением подумал Гейб. Не прилети самолет или возникни какое-либо осложнение, у них должны быть пути к отступлению.

Рубашка Пинки была в пятнах пота. Глаза закрывала тень от широкополой шляпы. Он сидел на лошади легко, привычно, в раскованной позе, держа обе руки на луке седла. Винтовка в чехле висела на седле сбоку, а револьвер дожидался работы в кобуре на поясе Пинки. С седла свисал объемистый полотняный мешок.

— Проклятие! — воскликнул Пинки. — Никогда бы не подумал, что вы заберетесь так далеко. К тому же вы выбрали верное направление.

Гейбу удалось изобразить подобие улыбки.

— Благодарю вас. Видите ли, мне показалось, что наступило время самому о себе позаботиться.

Пинки рассмеялся, сверкнув оскалом зубов, затем не спеша вынул из кобуры револьвер и наставил его на Гейба. Благодаря долгим тренировкам, Гейб научился смотреть в дуло заряженного оружия и не терять при этом присутствия духа. Но все же сухой, жгучий страх подкатывал к горлу и желудок сводило судорогой.

— Вы и такие, как вы, все время что-то придумываете, фантазируете, вот вам и кажется, — ухмыльнулся Пинки. — Ведь вы журналист, не так ли?

Внезапно на Гейба навалилась невероятная усталость.

— Да, я журналист.

— Ваше настоящее имя?

— Гейб Меррит. Я работаю в журнале «Ньюс уорлд».

— Боже правый! Вы, оказывается, важная птичка.

«Ладно, — в бешенстве думал Гейб. — Издевайся, вонючий ублюдок».

Он хотел заставить Пинки говорить, двигаться, чтобы как-то выгадать время.

— Но если вы хотели познакомиться с нашей организацией, почему не сделали того же, что тот парень из «Вашингтон таймс»? Он просто написал мне письмо и попросил разрешения посетить нас. Мы бы и вас пригласили, и никаких проблем.

— Да, и я бы увидел то, что он видел, а не то, что происходит на самом деле.

Пинки почесал переносицу.

— Да, Гейб, — черт побери, я привык называть тебя Джеком, — натворили вы дел, скажу я вам. Но вели себя как мужчина. И ваша попытка выбраться отсюда была чертовски красивой. Я просто восхищен вами.

Безумная надежда запрыгала в голове у Гейба, как испуганный кузнечик.

— Благодарю за комплимент, Пинки.

— Вы его заслужили. — Пинки кашлянул в ладонь. — Поэтому, Гейб, я не намерен причинять вам лишних страданий, когда буду убивать вас. Никакого удовольствия я от этого не получу. Надеюсь, вы умрете как мужчина.

Его слова прозвучали так же нереально, как иногда выглядело окружающее пространство, когда обжигающее солнце пустыни приближало, казалось, на расстояние вытянутой руки вершины далеких гор. Гейб закрыл на мгновение глаза и почувствовал, как сжалась его грудная клетка. Адреналин ударил в ноги и руки. Спастись бегством он, разумеется, не мог, он едва передвигал ноги. Но драться он научился. Смерть казалась для него невозможной, сознание отказывалось воспринимать неизбежность конца.

Пинки легко спрыгнул с седла. Похлопав лошадь по крупу, он приблизился к Гейбу, направив револьвер ему в грудь. Гейб знал, что Пинки с пятидесяти шагов мог отстрелить ногу у таракана, он видел это собственными глазами.

— Если вы застрелите журналиста, это получит широкую огласку, — сказал Гейб.