Магнат

Покашливание и жалобное завывание двухмоторного самолета разорвали тишину сухого воздуха, пронизанного яркими солнечными лучами. На широкой полосе серовато-коричневой земли стоял крепкий мускулистый человек в широкополой шляпе и, прищурив глаза, изучал бескрайнее пространство голубого неба. Мужчина был обрит наголо и загорел до того, что его тело было цвета земли. Низко на бедре у него висела кобура с пистолетом. Он задумчиво жевал табак.

Сверкнув в солнечных лучах серебристым телом, самолет выдал свое присутствие.

— Джек! — позвал загорелый атлет, и другой мужчина быстрым шагом направился к нему из каменного дома.

Атлет задрал вверх подбородок:

— Это, должно быть, репортер из газеты. Как у нас дела?

— Все о'кей, Пинки, — ответил мужчина, которого называли здесь Джеком, но это был Гейб Меррит. Мужу Сэнди было тридцать семь лет. С крепкими мускулами и обросшим бородой лицом он, как и другие мужчины в этом лагере, немного смахивал на бандита с большой дороги, но выражение его загорелого лица и глаза выдавали тайную боль.

— Прекрасно, — хмыкнул Пинки и сплюнул табачную жвачку на ближайший кактус. После чего ушел, оставив Гейба наблюдать за посадкой самолета.

«Господи, — подумал Гейб, — не дай этому ублюдку вконец заездить меня».

Он побрел обратно к дому. Взгляд и душа его отдыхали, любуясь голубым великолепием гор, торжественно вздымающихся в пустынном небе. Грандиозная красота природы этих мест в какой-то степени поддерживала его душевное равновесие во время нелегкого испытания, выпавшего на его долю. А оно оказалось труднее, чем он предполагал. Постоянная, неослабевающая боль в душе от мертвящего забвения и отвратительное ощущение грязи от общения с этими людьми растягивали время до бесконечности.

С такой жарой, которая выжимала пот из каждой клетки его тела, он познакомился только в этом лагере. Ему приходилось терпеть обжигающее ядовитое солнце, и это вызывало длительные приступы рвоты и судорог. Первичная программа подготовки, включающая преодоление препятствий, плавание и военное дело, предшествовала испытаниям в самом лагере, но она слишком слабо подготовила его мускулы к ежедневной шестичасовой муштре и к двадцатимильным марш-броскам. Или к жестоким, фактически боевым единоборствам, которые преподносились как тренировочные бои, или к постоянным слухам о пытках и допросах с пристрастием. Гейб так и не узнал бы, какие тяжелые повреждения он получил, не попади он две недели назад в госпиталь в Силвертон-Каунти. От изнурительной, острой боли в боку и приступов удушья у него перехватывало дыхание. Наконец определился диагноз: разрыв почечной лоханки и множественные переломы ребер.

Когда пилот сделал круг над посадочной полосой, Гейб увидел самолет совсем близко и, с трудом преодолев дикое желание стремглав броситься к нему и умолять летчика о возвращении, продолжал вглядываться в красно-оранжевый мираж, струящийся примерно в миле от лагеря. Если его обман откроется, там его и бросят умирать. Они, должно быть, разоблачат его, как только в журнале «Ньюс уорлд» появятся его первые репортажи.

Летчик посадил самолет, и он, вздрагивая и подскакивая, помчался по посадочной полосе, поднимая облака красной пыли, пока наконец не остановился. Пинки и здоровенный парень по имени Джо поспешили встретить гостя, а Гейб отступил назад, надеясь остаться незамеченным. Глубоко надвинув шляпу, чтобы спрятать лицо, Гейб наблюдал, как репортер из «Вашингтон таймс» выбирается на крыло самолета, а затем спрыгивает на землю. Это был длинноволосый человек с бледным лицом, одетый в новые джинсы. Его, видно, сильно укачало в самолете. Пилот был из местных, похоже, ему доставило бы большое удовольствие наблюдать, как журналист будет умирать от укуса скорпиона. Его тусклые глаза и гнусная ухмылка были характерны для всех обитателей этого лагеря.

Но было бы ошибкой посчитать этих людей всего лишь неотесанной деревенщиной, и это делало их еще более опасными. Из них можно было бы сформировать любое воинское подразделение: продавцов и учителей, механиков и бездельников, даже парочку выпускников государственных колледжей объединяла общая для всех фанатичная идея — воспитание тела и воли. Слово «воля» стало обиходным в их среде. Воля необходима, чтобы победить. Воля необходима, чтобы выдержать пытки. Воля необходима, чтобы унести тайну в могилу. Тренировались они с неимоверным упорством. Для чего? Кто был их врагом?

— Джек! — раздался вдруг голос Пинки. — Покажи-ка этому парню лагерь. Тебе лучше всех удастся с ним договориться.