Магнетизерка

Шпиль Петропавловского собора с венчающей его фигурой летящего ангела становился все ближе. Скоро показались арочные ворота крепости и полосатая будка караульного унтер-офицера. Татищев отпустил извозчика и вошел в крепость, серокаменную и угрюмую. Ангел, словно наколотый на острый шпиль собора, равнодушно смотрел на него с высоты шестидесяти саженей. Тени он не отбрасывал. Впрочем, от ангелов, верно, тени и не бывает.

Было безлюдно и тихо, так что до архива в северной части Васильевской куртины он дошел, повстречав лишь двух статских да группу работных из тех, верно, что строили новое здание Монетного двора.

Татищев открыл небольшую дверцу, более похожую на калитку, и, согнувшись, ступил под низкие арочные своды бывшего каземата. Спустившись на несколько ступеней, он прошел через крохотные сени и толкнул обитую войлоком дверь.

— Павел Андреевич пожаловали, — поднялся ему навстречу из-за стола в центре комнаты секретарь архивы. — Опять к нам?

— Опять, — ответил Татищев.

Они обменялись рукопожатием, после чего Павел Андреевич окинул взглядом мрачноватую комнату. Низкие своды, крохотные оконца и стены почти саженной толщины создавали довольно гнетущее впечатление, впрочем, обычное для тюремного каземата.

Когда-то в подобную храмину крепости были заключены опальный царевич Алексей, обвиненный в государственной измене, и знаменитая княжна Тараканова, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшая на российский престол. Две толстенные папки, хранящиеся в одном из запертых отделений несгораемого шкафа в подвалах, где размещался собственно архив, и по сей день были опечатаны специальной гербовой печатию, не подлежащей вскрытию. Знал о сих папках единственно старый архивариус Семен Пантелеевич, к семидесяти годам пожалованный в чин надворного советника и теперь хлопотавший ради своих детей и внуков о получении потомственного дворянства.

Много любопытных папок хранилось в подвалах архива, и ежели бы даже часть их увидела свет, многие из исторических сочинений наших известных историографов пришлось бы переписывать наново. Или просто бросить в топку за ненадобностию.

К примеру, дело Емельки Пугачева, казачьего царя. Это Стенька Разин был казаком и разбойником. Пугачев был государственным преступником. Почему он стал выдавать себя за якобы спасшегося императора Петра Третьего? Почему так разнятся в возрасте, росте и цвете волос Емельян Иванович Пугачев до заключения в казанский каземат и Пугачев Емельян Иванович после побега из оного?

Что сопутствовало его успехам, ведь мятеж охватывал край от Яика до Волги, Камы, Вятки и Тобола? А как известно, из нескольких десятков самозванцев, бывших на Руси, успехов добивались только те, за кем кто-либо стоял. Кто стоял за Пугачевым?

Почему Екатерина Великая, пусть и с издевкой, называла Пугачева «маркизом»? Как объяснить череду скоропостижных и странных смертей Бибиков — Голицын — Михаил Потемкин — Павел Потемкин?

Чего «испугался» генерал Кар?

Что делали в войске Пугачева поляки, французы, германцы и пастор-протестант?

Что было в сундуках в доме «императрицы» Устиньи, супруги Пугачева?

Чем так привязала к себе Пугачева дворянская вдова Лизавета Харлова, муженька коей повесили по приказу Емельяна Ивановича?

Почему признанные невиновными обе жены Пугачева, его дети и теща были заключены в Кексгольмскую крепость пожизненно?

Вопросы, вопросы… Ответы на некоторые из них содержались в одной такой секретной папке. Но ее никто бы не дал Татищеву даже подержать в руках, будь он хоть генерал-полковником.

В комнате, куда вошел Татищев, стояло шесть столов со стопками чистой бумаги и чернильницей, и за пятью из них сидели канцеляристы, переписывавшие скрипящими по бумаге перьями пожелтелые листы.

— Тихо у вас, — сказал Татищев.

— Тихо, — согласился секретарь, усмехнувшись. — Впрочем, громко у нас никогда и не было.

— Это да, — подтвердил Павел Андреевич, присаживаясь за пустующий шестой стол.

— Чем можем служить? — спросил секретарь, тоже усаживаясь за свой стол.

— Мне надобно узнать об одной барышне, — тихо ответил Татищев. — Турчаниновой Анне Александровне. Мне почему-то кажется, что сведения о ней имеются в нашем архиве.

Секретарь глянул на Татищева, но ничего не сказал. Нет, он мог, конечно, спросить:

«Зачем вам сведения о ней? Она замешана в чем-либо?»

На что Павел Андреевич пожал бы плечами и в лучшем случае ответил:

«А кто его знает. Вот, разбираемся…»

Посему секретарь лишь кивнул и послал канцеляриста к Семену Пантелеевичу.

Прошло не менее четверти часа, как откуда-то из недр подвала послышались старческое покашливание и шаркающие шаги. Через несколько мгновений открылась боковая дверца и в комнату вошел старый архивариус Семен Пантелеевич. Поверх доисторического сюртука на нем была надета бабья душегрея, а под мышкой он держал папку с пожелтелыми тесемками.

— Вам, значит, понадобилась сия барышня? — кивнув Татищеву и щурясь подслеповатыми глазами, произнес архивариус, протягивая папку секретарю. — А я полагал, что Тайная экспедиция приказала долго жить.