Магнетизерка

Примечания.

(1). Секретарь Канцелярии г-на Посланника в Париже коллежский асессор Артемий Иванович Вязников, 36 лет, был найден мертвым возле своей квартиры 14 февраля 1798 года. При предварительном осмотре тела г-на Вязникова французской полицией никаких признаков насильственной смерти найдено не было. При более тщательном осмотре на лбу у покойного в полувершке от переносицы было обнаружено размером с небольшую монету покраснение, будто от ожоги, и застарелый рубец на левой ноге, никак не могущие являться причинами смерти.

Татищев похолодел и перечитал последние строчки.

Черт побери! Такое же покраснение имелось на лбу покойного адмирала де Риваса! Неужели эта девица Турчанинова права! Не может быть…

Татищев стал читать дальше.

…Вскрытие трупа, произведенное в клинике доктора Маттэя в присутствии профессора Лаватера, констатировало смерть от апоплексического удара, что и было записано во врачебном заключении. По настоянию матери покойного тело г-на Вязникова было препровождено в Россию, где и было предано земле на погосте Кизического монастыря в г. Казани.

Павел Андреевич оторвался от строчек и задумчиво посмотрел на секретаря. Тот, почувствовав, что на него смотрят, тоже поднял от бумаг голову.

— Нашли что-то интересное? — спросил он Татищева.

— Еще не знаю, — неопределенно ответил подполковник. — Но сия барышня, — Павел Андреевич легонько похлопал по папке ладонью, — весьма и весьма занятная особа.

— Значит, нашли, — констатировал секретарь и снова углубился в свои бумаги.

Татищев промолчал и перевернул еще одну страницу дела. Далее шли стихи.

Достойный дар души бессмертный,
Черта изящна Божества…
Дух чистый, мудрый, бесконечный
Всего источник существа…

Сколь сердце то для нас любезно,
Сияет в коем твой престол!
Как Ангел мирно, тихо, нежно,
И чуждо злобы адских зол.

Коварства жало истребляет
Бальзамом благости твоей,
Не злобствует, не мстит, прощает
И гнев тушит любви струей.

Недугов лютости не знает,
От коих чахнет злоба век,
Во всех лишь язвах сострадает,
Подвержен коим человек.

Кто жертвует — небесно свойство —
Тебе, чем может, в жизни сей,
Тот чувствует все превосходство
За гробом участи своей.

(«Человеколюбие»)

Павел Андреевич вздохнул. Он не любил стихов. Особливо женских. Российские поэтки в большинстве своем были старыми девами, либо озлившимися на весь мир и разочарованными в его устройстве и собственной судьбе, либо пребывающими в сопливо-перманентном состоянии романтизма, коий, конечно, выветривается вместе с замужеством у нормальных барышень.

То ли дело ехидные эпиграммы да свежее, острое словцо! Например такое:

Уже зари багряный путь
Открылся дремлющим зеницам,
Зефир прохладный начал дуть
Под юбки бабам и девицам…

Или:

Скуластое лицо холопа
Не стало рожа, стало жопа.

И вообще:

Нельзя довольну в свете быть
И не иметь желаньев вредных…

А всем этим стихотворствующим кисейным барышням, плесневеющим в затянувшемся девичестве, бонмотист князь Гагарин дал не так давно хороший совет:

Уединенна муза
Туманных берегов,
Ищи с умом союза,
А не пиши стихов.

Следующее стихотворение фигурантки, озаглавленное «В моем садике», показалось Павлу Андреевичу чуть лучше первого.