Магнетизерка

Довольно просторная гостиная Макаровых была убрана в старинном вкусе. Основательные мебеля простого крепкого дерева, декорированные в голубой и кремовый тона с белыми каемками, круглые столики перед креслами, софа и стулья с цветочками на обивке гнутых спинок. На софе, невзирая на гостей, дрыхла на спине, раскинув в стороны крохотные кривые лапки, мерзкая моська. Окна были украшены белыми миткалевыми занавесями, меж коими, под зеркалами в тяжелых рамах, стояли белые мраморные столики на вызолоченных полусогнутых ножках. На одном из них стояла китайская ваза, на другом — два китайских болвана при мечах, грозно смотрящих друг на друга.

За клавикордами сидела мадам Хвостова — известная в обеих столицах поэтка и музыкантка и рьяная защитница женских прав — и играла что-то мелодичное и заунывное. Татищев подумал, что, наверное, это новый романс о неразделенной любви.

В креслах у окна расположилась древняя старушка в чепце, которая в полном уединении крутила рулетку. Когда она выигрывала, то хлопала в ладоши, подпрыгивала и победоносно смотрела на присутствующих. Кажется, она была немного не в себе. Картину дополняли несколько статских генералов в лентах и орденах и старый сенатор в огромных бакенбардах, довольно бесцеремонно рассматривающий вновь прибывших дам в двойной лорнет. Всякий раз при появлении в гостиной новой гостьи он нервически сглатывал слюну и долго провожал ее помутнелым от прожитых лет взглядом.

У изразчатого камина с фарфоровыми пастушками и пастушками в позе Фобласа стоял, подпирая стену, молодой человек в зеленом фраке. Он был томен и изможден, верно, пил слишком много уксуса, дабы иметь сей модный вид. Что ж: non seulement etre, mais paroitre в действии!

Павел Андреевич отошел в сторонку, к дальнему креслу, встал сбоку от него и услышал голос, слишком знакомый, чтобы его не узнать:

— Вы опять не слишком учтивы, господин подполковник. Вы вообще женщин не видите в упор или это касается только меня?

В кресле, вжавшись в спинку, сидела в своем обычном полумонашеском одеянии мадемуазель Турчанинова собственной персоной и смотрела на него блестящими черными глазами.

— Только не говорите сейчас, что вы рады меня видеть, — криво усмехнулась она.

Решительно, от этой девицы нигде не было спасу. Неужели провидению угодно, чтобы сия мадемуазель всегда оказывалась на его пути?

— Вы так полагаете? — спросила вдруг Турчанинова, продолжая пристально смотреть на него.

— Полагаю что? — как можно более сдержанно и невозмутимо спросил Павел Андреевич.

— Что от меня нет никакого спасу?

«Что это, у меня на лице все написано? — злясь на себя, подумал Татищев. — Или она и вправду умеет читать мысли?»

— С вашим лицом все в порядке, — констатировала Анна Александровна и не без ехидцы улыбнулась. — Я умею читать мысли, если очень того захочу.

Павел Андреевич повернулся к ней всем корпусом:

— А вы не могли бы проводить ваши… эксперименты с кем-то другим? — едва сдерживаясь, спросил он. — Ну вот, хотя бы…

Татищев обвел взглядом гостиную и осекся. Буквально в нескольких шагах, не обращая никакого внимания на обвешанного орденами генерала, рассыпающегося в любезностях, стояла и смотрела на него… Екатерина Дмитриевна, его не столь давняя роковая любовь. В ее колдовских темно-карих глазах явно читались радость и даже восторг, и взгляд ее был прежним, из тех времен, когда она, кажется, любила его.

Первым помыслом Павла Андреевича стало острое желание немедленно удалиться. Ведь уходят же, не прощаясь, в чопорной Англии, и никто не считает это нетактичным либо неделикатным по отношению к гостям или хозяину дома. Правда, Россия не Англия и уйти без объяснения причины, не попрощавшись, было бы крайне бестактным и даже оскорбительным, а Макаров и его супруга подобного обращения положительно не заслуживали. Посему Татищев опустил взор и двинулся к дальнему окну гостиной, где престарелая матушка обер-секретаря резалась сама с собой в рулетку. Его окликнули, но он не остановился. Затем позади себя он услышал шаги, и кто-то решительно взял его под руку:

— Павел Андреевич, куда же вы? Мне кажется, что после столь долгой разлуки нам обязательно следует поговорить.

— Зачем? — не поднимая глаз, резко спросил Татищев. — Между нами все уже давно обговорено.

— Я прошу вас…

Павел Андреевич остановился и поднял глаза. Екатерина Дмитриевна смотрела на него с мольбой и надеждой.

— Прошу тебя…

Это что же, опять все сначала?

* * *

Эта женщина, будь она неладна, была действительно хороша. Статная, среднего роста, с тонкими и правильными чертами лица, она притягивала к себе взгляды присутствующих. Всех: восхищенные мужчин и ревностно-завистливые женщин. Даже Турчанинову, мало обращавшую внимания на подобные вещи, где-то глубоко внутри кольнуло обидой. И тревогой.

Нет, это не была ревность. Вернее, не только ревность, хотя Анна с удивлением поняла, что не хочет, чтобы женщины так смотрели на Татищева, как смотрела эта дама. Однако во взгляде Екатерины Дмитриевны светилось также нечто, что вызывало тревогу. Но что именно?