Выдохнув, я сажусь в открытую для меня дверь, и он закрывает ее за мной. Называю свой адрес, все еще в гневе оглядываю окна дома, который я не забуду никогда. Я не могу винить Энтони в том, что я не хотела этого. В то же время меня злит, как они быстренько всё решили между собой. Один сразу тыкает мне деньгами, которые я как будто бы хотела тупо выбить из его папочки, а папаша думал, что я являюсь опасной охотницей за деньгами, видимо. Это все мои домыслы, которые Хаш мне услужливо ткнул в лицо. Да и хрен с ними, идиоты чертовы. Положа руку на сердце, я не хотела нести чепуху о Хаше и Эдсоне, это просто спонтанно вырвалось из меня. Хотелось сделать ему больней, чем мне сейчас. Но слова уже не вернешь, как и отношения, в целом, мы просто наплевали друг другу в душу.
– Ты словно юная Персефона, сбегающая из страшного дома Аида, – отвлекаюсь от своих мыслей и заинтересованно пялюсь на филиппинца.
– Я читала легенды и мифы, – отрешенно отвечаю ему. – Но вы ошибаетесь. Кажется, я сама упала в яму, которую рыла.
Он загадочно улыбается мне, а, ну да, Персефона-то тоже упала в ад к Аиду, когда под ней разверзлась земля…
Мне не с чем сравнить эту ситуацию, дурой являюсь именно я. Так кого винить? Отца Хаша? Да я не была против его поцелуев. Хаша в том, что он не стал тем, кого я себе представляла? Так тут тоже не его вина. Легкомысленность, как и сказала моя тетя, преодоление преград, которые я сама себе воздвигаю. Восхождение на вершины глупости, вот так будет правильнее.
Сажусь удобнее на сидении, внутри немного болит, шок от того, что он сделал своими пальцами. С ума сойти, он даже не подумал о том, что я могу быть девственницей. Это еще раз подтверждает мою теорию, он посчитал меня шлюхой. Тело настолько растворилось в его руках, я просто не понимала, как все быстро произошло. Эта тянущая мгновенная боль, как вспышка, хотя еще минуту назад его пальцы умело давили на нужные места, а язык ласкал моё тело.
Что до нынешнего состояния, я наклеила ежедневную прокладку, потому что кровь немного сочилась. Почувствовала ли я себя женщиной? Нет, конечно. Дурой, идиоткой, ведомой, легкомысленной, да кем угодно, только не женщиной. Стыдно, как все произошло по отношению к Хашу. Пусть наши отношения только по названию являются любовными, но то, что у нас было, скорей, ужимки подростков в закоулках. Редкие, очень, очень редкие ужимки.
Если не кривить душой, то можно провести параллель и посчитать на пальцах сколько раз за год мы оставались наедине, когда именно он трогал меня и при ком. Естественно, Эдсон и его подружка. Как по взмаху волшебной палочки, едва переглянувшись, они оба мерились членами друг перед другом, у кого получится круче потискать свою девчонку. Отсюда и появились мои подколы в их сторону. Но не думаю, что он по-настоящему гей. Просто любитель повыпендриваться своим положением.
– Вам понравилось гостить у мистера Уилсона? – снова вступает со мной в разговор филиппинец. – Я так понимаю, вы подруга Хаша?
Больно ты любопытный, дядечка, интересно, но он так не думает. Немного задерживаю ответ, я надеюсь, он остановит треп и займется своим прямым назначением.
– Не понравилось? А зря, они хорошие люди. Мистер Уилсон очень великодушный человек, – он поворачивает на уже знакомую улицу и размышляет сам с собой.
– Вы всегда разговариваете с попутчиками? – интересуюсь я. – Или только с избранными?
Он хмыкает, и я вижу, как снова широкая улыбка расползается по его лицу.
– Только с теми, кто выглядит надутым, как мышь на крупу, – я смеюсь над его ответом. – Кстати, мы приехали, мисс.
Машина останавливается, и я выхожу из салона, водитель передает мне ручку от моего чемодана и ставит на колесики.
– Значит, сбегаешь из царства теней? – он приподнимает одну бровь, и его лицо приобретает комическое выражение.
– Две трети года с матерью и одну треть отведено Аиду, так? – Он кивает головой, берет мою руку в свою и удерживает огромными ладонями несколько дольше, чем положено.
– Интересно… Ну, до встречи, француженка, счастливого пути, – он садится в машину и оставляет меня с открытым ртом, стоящей на улице.
Интересно, почему он меня так назвал? Да и какой к черту Аид, кто это? Хаш? Или его папочка? Так ни один из них уже не интересует меня. Отец тем более, это было легкое умопомрачение, страсть, похоть, все что угодно. Он мне особо и внешне-то не понравился. Старая заносчивая задница, как точно я приметила в первую встречу. А филиппинец – Нострадамус нашего времени? Закатываю глаза, ага, так я и поверила.
Подхожу к двери, и меня встречает взволнованная тетя. В руках она все еще держит упаковку масла для выпечки. Удивление, написанное на ее лице, ни с чем не спутаешь.
– Когда ты сказала