Магнолия

Да, уж теперь-то она их понимала: основания для страха, для ненависти были. Все эти военные - в фуражках, в касках, в пилотках - не зря все они ее опасались. Как ужасны происшедшие события! И ведь она не хотела идти с Виктором! Зато теперь она точно знала, что это из-за нее, из-за маленькой бедной Магнолии Харбор столько людей мучалось в караулах, в нарядах, в строевой подготовке!

Довольно странно, но вдруг она поймала себя на том, что не знает значения слова "наряд". То есть знала, конечно: это платье или костюм, или еще что-нибудь в том же роде. Нарядное, одним словом. Но в данном случае "наряд" это было что-то иное - неприятное, унизительное, даже гадкое. А вот что конкретно - она никак не могла вспомнить.

Вспомнить? Или узнать? Как это - узнать? Ее конвоируют, ведут куда-то, ни с кем разговаривать не разрешают - как же она может что-то узнать?

Но она, несомненно, кое-что узнавала, пока шла под конвоем. И про неприятные наряды, и про дембель, который давно уже должен бы быть, но неизвестно когда теперь будет. И вообще про жизнь солдат. Не жизнь даже, а череду промежутков между подъемом и отбоем.

Этот способ узнавания был каким-то таким странным. Непонятно каким даже. Но стыдным. Будто подглядывание в женскую баню. (Фу-у... Это что еще за новости? Магнолия совершенно ничего не понимала: зачем нужно подглядывать в баню? И что такого уж особенно постыдного для нее могло находиться в женской бане?)

Это все было крайне неуютно.

Магнолия смотрела вперед - в серую, устало напряженную спину автоматчика, шагающего первым, спину, слегка покачивающуюся при ходьбе из стороны в сторону. Как маятник посреди окружающего полумрака. Магнолия смотрела и чувствовала странное сродство с этой спиной. Будто это она шагала впереди. И ноги в сапогах были тяжелы, подошвы прямо огнем горели, веки какие-то шершавые: как мигнешь - прямо шуршат, так трутся друг о друга. Но голова ясная будто и не было бессонной ночи.

Эту спину Магнолии было жалко. И стыдно перед ней. Да нет же - не перед ней! Позади нее. Тут, правда, какая-то явная неувязка... Но это не сейчас. Сейчас она была расстроена другим: подумать только, как она жила! Гуляла, растения смотрела, с Виктором по саду лазила... А эти бедные люди из-за нее столько притеснений вытерпели. И еще терпеть будут. Они же подневольные служба. Присяга. Устав.

Она шла сжавшись, судорожно стараясь не сбиваться с маршевого шага, заданного конвоирующими. Это ж она была источником их неприятностей! И теперь она изо всех сил старалась не раздражать их еще больше, не добавлять неприятностей к тем, что уже скопились...

2

С этой точки зрения здесь было даже лучше, чем на улице, - не было солдат. Не было их казарменной подневольной жизни, которая все длилась и длилась, потому что на свете существовала некая Магнолия. Не было их ненависти. Здесь, в этой комнатушке, она по крайней мере была одна. Хотя и взаперти.

Она - взаперти? Еще одно новое ощущение. А ведь только что в Космос летала! Будто и не она. Даже не верится.

Наконец-то захлопнули обитую жестью дверь и тишина, прохлада. Так спокойно. Окошек нет. Лампочка только вот слишком яркая - уж очень. Да и как-то зябко тут. Сыровато. Вон прямо влажный потек на штукатурке - побелка вспухла, отвалится вот-вот.

И так вдруг заныло, застучало кровью багровое утолщение на руке... И все вокруг стало бессмысленно, безнадежно. Побелка отслоится окончательно и упадет. Военные придут, откроют дверь, будут на нее кричать, требуя, чтоб она им что-то рассказала. Не те солдаты, что конвоировали ее сюда, - те могут просто злиться, но потом выкричат свои чувства, да и остынут. Им после этого даже легче станет... А к ней придут те военные, что в фуражках. Те, для которых выкричаться - не цель. И даже подавить ее волю - не цель. Слишком мелко. Да и сама она - слишком незначительна. Кто она такая? Какой-то этап в их большой игре, некий поворот, что надо преодолеть - и играть дальше.

Магнолия стиснула кулачки, присела на деревянный топчан, торчавший в углу неряшливо обструганными досками.

Боже мой, как это пугает, когда тебя никак, ну никак не воспринимают, не ценят. И совсем не любят - ни капельки...

Вот сидят они сейчас в своей главной штабной комнате, обсуждают, что бы из нее вытянуть такое... А может быть, и выбить - это, мол, неприятно, но необходимо. Родина нам не простит, если мы не... И вот встает такой толстощекий увалень. Жирком оброс и голос писклявый - а требует все того же: раздавить это осиное гнездо! Он ведь еще тогда предупреждал... это была ошибка с самого начала... - А у самого перед глазами стоят такие желтенькие, такие долгожданные генеральские звездочки на погонах.

Магнолия заинтересовалась. Ведь она их действительно видела. Слышала. Какое-то реальное обсуждение своей участи, происходящее где-то рядом, недалеко - да чуть ли не прямо над головой, в штабной комнате. Правда, слышала и видела как-то изнутри - через их мысли. Такого до сих пор она за собой не замечала.