Магомед, Мамед, Мамиш

А ночью постелили ему на веранде и Мамиш не мог уснуть. С детства в дороге, и нет ей конца. В Ашхабад, а после землетрясения - в Баку. Как надеялась тогда Тукезбан - навсегда. Мамишу надо в школу. И непре-менно в бакинскую!.. Ой как спорили Кязым и Тукез-бан!.. "Не могу, задыхаюсь! - стонал он.- Твои бра-тья!.." - и рукой, как ножом, по горлу проводит. И впрямь перережет. "А что братья? При чем братья?" Сама в душе не то чтобы очень, но еще слово - и согла-сится; но ей слышится нечто иное, а туда - ни за что! Тут дороги у них: по вербовке, в Ашхабад, в Баку. У Кязыма свои "или-или", у Тукезбан свои; но одно "или" (это кочевая жизнь) пока устраивает обоих. И Тукезбан уступила, они завербовались. Согласись Кя-зым жить в угловом доме, это Кязыму так кажется, и семья была бы, и разговору никакого.. Ах какая упря-мая Тукезбан!.. И даже упрек в ее взгляде!.. Это будет, правда, потом, много лет спустя, а пока бабушка в Аш-хабаде говорит вслух сама с собой: "Куда иголка - ту-да и нитка!" Чтобы другие слышали, а другие - это только Мамиш, он гостит у бабушки. Но почти каждое лето два каникулярных месяца Мамиш плавает по ши-роким рекам со своими родителями. И у костра от гну-са спасается, и болотным запахом дышит. Именно в эти годы к Тукезбан в ее бакинской семье прилипла кличка: Кочевница. И однажды Кязым сказал: "Все! Кончаем скитаться! Пусть поищут счастья другие!" А тут еще письмо от Мамиша: его берут в армию. "Уже?!" - словно очнулась Тукезбан. "А ты как дума-ла! - и в голосе злорадство.- Сына провожаем в ар-мию и сами оседаем. Все!" А она слышит: "И не смей возражать!" И, конечно, думает Тукезбан: туда к тебе, да? Нет, нет, ни за что! И так упрямо, так несговорчиво, что Кязым злится. "Сам виноват,- Тукезбан Кязыму.- Не надо было приучать меня к кочевью". Он устал, а она, оказывается, только во вкус вошла. Говорил Кя-зым - сам себя слушал, говорила Тукезбан сама се-бя слушала. Было общее "или", и его не стало. А сле-дом за письмом Мамиша телеграмма от соседей: "Мать при смерти". Приехал Кязым, а ее уже в живых нет... Не пустовать же отцовскому дому! А какой сад фрук-товый! Пора босиком по теплому песку походить, в своем саду свой урюк срывать. Отслужил Мамиш по-ложенную службу. Как вспомнит, в глазах чуть ли не слезы. Сначала на севере, где дюны, как горы, и лес - коса, как меч, и точит, точит ее с одного края море, а с другого залив; и каждое дерево посажено человеком, каждый куст, чтоб сберечь косу; были и ветры ураган-ные, как бакинский норд, валило сосны, хлестало, гро-хотало, море швыряло валы - вот-вот опрокинет выш-ку... А потом на западе служил в долине с холмами, похожими на кавказские, откуда открывались зеленые дали, а рядом город - дома и вымытые улицы глядят-ся в свои отражения в зеркальных стеклах. Отслужил Мамиш и, как джигит в восточных сказках, оказался на перепутье трех дорог; в их семье всегда это пере-путье. На север к матери? На юг к отцу? В город, ко-торый значится в документах как место рождения? Кстати, туда, чтобы работать на знаменитых нефтяных островах в Морском, где, неплохо себя показав, можно и неплохо заработать, год назад, демобилизовавшись, уехал его земляк - бакинец Сергей; туда же собирает-ся товарищ Мамиша по армии лезгин Расим. "Женись, пишет мне брат из Дагестана,говорит Расим, в боль-ших глазах его постоянное удивление,- на дочке гене-рала, и чтобы она была у них одна-единственная..." - "Но при чем тут Морское?" - "Большой город близко, люблю Баку!" Все связывается воедино, коротко и яс-но. Отец звал Мамиша в Ашхабад, но не очень настой-чиво, мать советовала ехать в Баку, где у нее пустует комната в угловом доме. Это только мальчишкой боишься, что послушаешься и прилипнет к тебе обид-ное прозвище "маменькин сыночек". Но Мамиш все же, как послушный сын, поехал к отцу. И не услышал от новой жены его ни слова. "Вот, знакомься",- ска-зал Кязым, поглаживая бритую голову. Мамиш шагнул навстречу женщине, по пояс ему, протянул руку. Горе-ли ноги в сапогах, душила гимнастерка, давил ремень.

- С солью вкуснее, чуть смажешь дыньку, всю при-торность снимает.

что же посоветуешь сыну ты, умудренный опытом?

- Я советовать не люблю, не привык,

а ты поинтересуйся хоть, что я буду делать.

но скажу: если у тебя есть что-то вот здесь,- потрогал наголо бритую голову,- или здесь,- приложил руку к груди,- ты не заблудишься, или, как покойная бабуш-ка твоя говорила, звезду свою найдешь. И она тоже: "У каждого на лбу процарапана его судь-ба". И вспоминает сказку: "Жил-был плешивый, и влюбился он в шахскую дочь..."

- А советовать я не люблю. Кому что уготовано... Ты не ухмыляйся, старики это знали!..

матери скитаться, тебе - Ашхабад, мне - Баку.