Магомед, Мамед, Мамиш

- Да, да,- говорил Хасай, избегая взгляда Саттара и будто стыдясь своей слабости, - это мы сами виноваты, нас и судить мало, не удержали, не уберегли нашего Гюльбалу. Раздражительным он стал, а мы, ай какие мы жестокие, не люди, а звери, дразнили его, масло ему в огонь лили и лили... Как вспоминаю нашу последнюю с ним встречу вот здесь, у меня в квартире, редкий, прекрасный вечер был, сидели всей семьей, всем родом, и братья мои, и дети моих братьев, Мамиш, племянник мой, а Гюльбала... Что ни слово, раздражается, а мы его отовсюду пинком, загнали колкостями своими, как измывались, а нам бы ласково с ним, мне, старому ду-раку, извините, стукнуть бы кулаком по столу, за-ткнуть всем рты, обнять Гюльбалу... Так нет же, со всех сторон на него набросились, он нам раз, а мы ему сто, взвинчивали и взвинчивали его. Пил, а отчего, почему, не задумались, не спросили... Очень много пил он в последнее время, и в ту ночь они с Мамишем тоже пили, и в семье нелады, прогнал жену.

- Но он был трезв,- перебил его Саттар,- когда (поискал, как сказать) случилось несчастье.

- То есть? - не понял Хасай.- Но Мамиш с ним в

ту ночь пил!

Это уже говорил другой Хасай.

- Мамиш да, пил, но Гюльбала не притронулся к напиткам.

- Значит, пил до прихода Мамиша, какая разница?

- Экспертиза показала, Хасай Гюльбалаевич, что Гюльбала в момент смерти был трезв.

- Что вы хотите этим сказать? - насторожился Ха-сай.- Как бы то ни было, но Гюльбала не мог решиться на такое. Я, как отец, чистосердечно делюсь с вами сво-ими сомнениями, своей болью, и, учтите, не для прото-кола вовсе, а говорю вам, как сыну. Я не исключаю раздраженности, некоторого затмения, сами помните, какая духота была в ту ночь... Мамиш, думаю, сказал вам, что те разговоры, которые они вели, вряд ли дают нам повод прийти к иным толкованиям того несчастья, которое свалилось нам на голову. И не надо бередить раны ни матери его, ни мне, ни кому бы то ни было. Саттар заслышал шорох и, повернувшись, увидел "в полутьме коридора ослепительно белое женское лицо. Коридор будто засветился. Саттар поклялся бы, что он впервые видит такое белое-белое лицо, как лунный серп. Оно так же незаметно, как появилось, исчезло, и комната, где уже сгущались сумерки и они сидели, не зажигая света, вдруг погрузилась во тьму.

- Мне надо, если позволите, поговорить и с Реной-ханум, так, кажется, зовут вашу супругу?

- А это к чему? - Хасай чувствовал, что еле сдер-живает себя.- Прошу ее к этому делу...- Но понял, что следователь вправе, не спрашивая позволения, гово-рить с Реной, резко встал и, с шумом отодвинув стул, позвал Рену.

Та, войдя, тут же зажгла свет, и Саттар, как только она посмотрела на него, встал, волнуясь, поздоровался, буд-то чувствуя вину за то, что беспокоит столь хрупкое существо, которому и свет-то электрический причиня-ет боль.

- Я только хотел бы,- глядя не на нее, а на Хасая, проговорил Саттар,задать вам один-единственный вопрос.

Хасай с подчеркнутой обидой вышел, оставив их на-едине.

- Скажите,- все еще находясь под впечатлением удивительного ее появления в полутьме коридора, спро-сил Саттар,- вы были дружны с Гюльбалой? О, наивный вопрос!.. Рена вздрогнула, как показалось Саттару, и ему стало жаль ее. Рену от страха и впрямь била мелкая дрожь.

- Простите, я еще не все осознала, так ужасно, что Гюльбала погиб, извините меня.

- Ну что вы, это вы меня извините, если вам трудно, можете не отвечать мне, пожалуйста. Этот короткий разговор двух людей, извиняющихся один перед другим, стал причиной неуправляемого раздра-жения Хасая, и он, как только Саттар ушел, искренне подавленный состоянием Рены и пораженный ее чут-костью, тут же позвонил домой к Джафару, что делал последнее время редко, и, чуть не плача, стал умолять его заставить этого Макинского больше не терзать и без того подавленных горем Бахтияровых. И Джафар-муэллим на следующий день 'позвонил, хотя и без осо-бой охоты. "Что вы тянете, Саттар Исмайлович,- как можно спокойнее, но твердо, мол, я не люблю, когда меня ослушиваются, сказал Джафар.- Я понимаю, это ваш долг, но дело ведь, по-моему, ясное". Джафар, прав-да, вовсе не хотел оказывать нажима на следователя и, честно говоря, был бы рад, если бы следователь, пусть не дерзко, но все же вполне определенно, возразил бы ему, мол, что вы, Джафар-муэллим, я никак не могу этого дела оставить, не завершив.

Но следователь выслушал его почти молча, сказал что-то невнятное, мол, дело идет к концу, можно сказать, завершено даже, потому что все показания собраны. И это согласие следователя огорчило Джафара, погрузило его в грустные думы об уступчивости, небоевито-сти идущего вслед им молодого поколения. Но Саттар вовсе не намеревался ставить точку. Предстояла вто-рая встреча с Мамишем... Он повесил трубку, и тут же новый звонок. Амираслан.

- Амираслан?! - и сразу после разговора с Джафаром-муэллимом.