Магония

К нему присоединяются другие киты, и вот нас окружило целое стадо – самцы, самки, детеныши – и все они настойчиво поют: корабль стой корабль стой. Все это время они продолжают посыпать снегом находящееся под нами северное море. Своей песней они поднимают вьюгу, но мы не обращаем на них внимания.

Я делаю глубокий вдох, стараясь заглушить боль.

Затем, облокотившись на бортик, я смотрю вниз, на толщу льда. Сейчас все это: и море, и небо – принадлежит мне, дочери капитана. Откуда-то издалека доносится протяжный, жалобный птичий крик.

Мне ничего не стоило бы прямо сейчас расплакаться, но тогда мои чернильно-синие слезы сразу же превратились бы в льдинки.

Мои мысли возвращаются к Кару. Может быть, он нашел приют на каком-нибудь корабле, идущем на юг, а может быть, парит в небе один и поет для себя одного. Он свободен, он улетел, и я завидую ему.

У меня перед лицом возникает завеса из мокрого снега. Сквозь нее я вижу, как в воздухе подпрыгивают серебристые небесные рыбки, разбрасывая повсюду льдинки.

Я прижимаю руку к груди. Мне хочется защитить свое сердце: оно болит.

Члены экипажа рассаживаются в шлюпках, покачивающихся в воздухе примерно на уровне борта корабля, и отчаливают.

Они гребут прямо в туман, а мы плывем сквозь серые облака к самому краю неба, где с наступлением ночи меняет свой цвет луна.

Палуба покрыта льдом. Стоит такой жуткий холод, что у меня зуб на зуб не попадает, но все же я не могу заставить себя спуститься на главную палубу. Рядом со мной, точно задеревеневший, сидит Дай.

Я уже никогда не буду прежней. Как же сильно мне его не хватает. Как же сильно.

Я беру Дая за руку и некоторое время смотрю на наши сплетенные пальцы. Затем я начинаю петь, тихо и мягко, а он едва слышно подпевает мне, осторожно усиливая мои ноты. Мы создаем крохотное облачко, и Дай вызывает такую же маленькую грозу. Взглянув на меня, он дует на облачко, и оно улетает за борт, а мы провожаем его взглядом. Он тоже появился на свет именно для этого. И ему тоже ничего не остается, как исполнить свое предназначение.

Под нами, далеко внизу, одна в другую врезаются льдины, а между белоснежными пластами виднеется черный океан.

Раздается еще один скорбный крик, на этот раз откуда-то поблизости.

Неужели это Кару?

Нет, не может быть. Мы не вправе сами выбирать себе кануров. Мой канур – Милект, его закрепили за мной, и у нас прочная связь. Так будет всегда. А если она разорвется, нас обоих ждут немыслимые страдания.

Заль расхаживает по палубе, напевая что-то себе под нос. Все члены экипажа оживлены. Они готовы к действию, им всем не терпится как можно скорее приступить к заданию.

Мы останавливаемся над бывшей угольной шахтой в замерзшей горе из песчаника. Она оборудована всем необходимым для безопасного хранения семян. Страж этой шахты – гора, а ее защита – в уединенности и удаленности этого места.

Об этом хранилище и говорили Дыхание.

Здесь находятся сотни тысяч запечатанных пакетов с семенами. Они стоят на многочисленных рядах полок, почти как книги в библиотеке. В хранилище можно найти замороженные образцы практически всех съедобных растений мира: зерна риса, яблочные косточки, семена брокколи, грецких орехов – да что угодно. В глубинах старой шахты содержатся и разные бобовые культуры. Кто знает, может, именно бобы однажды спасут человечество?

Если верить Заль, там же хранятся и воздушные растения.

Банк семян – это своего рода противоположность Ноева ковчега: вместо животных тут растения, и находятся они не посреди океана, а внутри горы. Это не военный лагерь, здесь нет ни солдат, ни оружия. Семена охраняет камень толщиной в несколько миль.

А я как раз умею превращать камень в воду. Я смогу поднять семена в воздух и перенести на корабль.

Тут я задумываюсь: что же случится, когда камень поддастся и преобразуется? Заль заверяла меня, что мы просто возьмем воздушные растения. Но много ли стоят ее обещания?

Не хочу об этом думать. Чего бы там ни добивалась Заль, я сама себе хозяйка. Добуду растения – и на этом все.

Милект снова начинает петь, на этот раз колыбельную. Преданность.

Интересно, куда подевалась Джик? Кажется, я не видела ее с тех самых пор, как мы сражались с Дыханием. Не знаю, верно ли я поняла ее слова про Кару и сделала ли то, чего она от меня хотела. Вдруг она на меня сердится?

Я снова выглядываю за борт. Большая льдина раскалывается надвое, и между ее частями что-то плывет. Это белый медведь.

До палубы долетают брызги Баренцева моря. О скалы на берегу Западного Шпицбергена с силой разбиваются волны. Где-то неподалеку должен быть крошечный городок с крошечным аэропортом, но мы прибыли с другой стороны, где не видно практически ничего, кроме изогнутой гряды покрытых льдом холмов. А теперь под нами лишь снег и море.

Давно я не оказывалась так близко к земле. Сколько времени прошло с тех пор, как я ее покинула? Кажется, целая вечность. Мне там больше не место. Впрочем, я всегда чувствовала себя там чужой.