Магриб

Миновали, не собираясь вместе, нищие окраины с глинобитными лачугами, потом – обширную территорию с особняками знати; тут зеленели сады, журчали арыки и в воздухе плыло благоухание цветущих персиковых деревьев. Встретились в условленном месте и повернули на северо-восток, к горам. Их склоны постепенно становились круче, плодородная земля делалась все более твердой и каменистой, сады кончились, начался лес с раскидистыми пробковыми дубами и почти непроходимым подлеском. Но мавр шагал вперед с уверенностью опытного проводника, отыскивая, то ли по собственному разумению, то ли по советам аль Рахмана, узкие, едва заметные тропинки. Как пояснил Абдалла, местность между горами и морем называлась Телль, и сейчас они находились на южной ее окраине, в горной чаще, где можно было встретить берберийского льва,[111] муфлона или стадо диких кабанов.

К полудню отряд углубился в горы, и Абдалла нашел еще одну тропу, ведущую прямо на восток. Под густыми древесными кронами было прохладно, люди и животные двигались в хорошем темпе, не ощущая усталости, и Серову чудилось, что впереди их ждет не схватка с жестоким врагом, а пикник с шашлыками. Вокруг буйствовала весна, более щедрая и яркая, чем жаркое лето в Подмосковье. В узких глубоких каньонах, заросших розовыми цветущими олеандрами, слышался рокот бегущей воды – то ожили сотни уэдов,[112] питаемых снегом горных вершин. Эти вершины, то каменистые и покрытые жесткой травой, то одетые льдами, высились над изумрудным поясом лесов; волнистые очертания ближнего хребта и дальних, еще более высоких, словно текли бесконечной чередой с запада на восток, радуя глаз фиолетовыми, голубыми и розовато-лиловыми переливами. Вверху синело небо, разорванное в клочья древесными кронами, и солнечный свет, пройдя сквозь зеленый полог, падал на землю тысячей призрачных, полных сияющих искр колонн.

Шагая вслед за Абдаллой, Серов вспоминал службу в Чечне, не очень долгую – был он там пять месяцев, – но оставившую след. Точнее, следы, и в душе, и на теле… Вертолет со всем их взводом упал, подбитый ракетой, Серов и его сотоварищи чудом остались в живых – спасло искусство пилота да то, что летели метрах в десяти над лесом. Первый случай, когда смерть рядом прошла и по лицу крылом задела… Первый, но не последний; потом в бэтээре горел, трех ребят потерял из вверенного под команду взвода и сам был ранен. Чечня – южный край, там тоже горы и леса, пусть не такие роскошные, как здесь, однако похоже… Львы не водятся, зато под каждым кустом – по снайперу… Мог ли он тогда представить, что занесет его в Вест-Индию, а после – в Африку? Мог ли вообразить, что станет пиратским вожаком и поведет своих бойцов против другого пирата? Что будет у него фрегат с медными пушками, команда из сотен висельников и любимая жена, родившаяся в семнадцатом веке? Чушь, абсурд! Однако…

Позади зашелестели голоса. Серов прислушался.

– Разрази меня гром! – Это был Мортимер. – Не худо бы пошарить в доме у Одноухого козла… Домишко, видать, богатый!

– Хрр… Крретин ты, Моррти, пустая башка! Наше дело – Стурра с паррнями отыскать, взять Каррамана и девчонку и смыться по-тихому. А ты – пошаррить, пошаррить… В волосне своей шаррь и блох лови!

– Стур, девчонка капитанова… отыскать, освободить… Это все очень бла-а-родно, Хрипатый, но отчего не уцепить какую ни есть мелочовку? Колечко там, монету или камушки… Батюшка мой покойный говаривал: от пустых карманов в душе печаль, а в животе…

– Ведрро помоев на твоего батюшку! Если задерржишься, брросим! Пусть саррацины яйца тебе отррежут и скоррмят псам!

– Ты, боцман, не горячись, – раздался голос Брюса Кука. – Морти, конечно, трепло, но по большому счету прав. Взять усадьбу и ничего не тронуть?.. Это не по обычаю! Это…

Конец фразы потонул в гуле голосов:

– Серебро и посуду брать не стоит, но золотишко…

– И камушки, камушки!..

– Все одно, сарацины сами разграбят, моча черепашья…

– Обшарить по-быстрому…

– А чтобы в доме не вопили, всех – на нож!

– Всех нельзя. Одноухого капитан трогать не велел.

– Его и не тронем. А остальных…

Серов обернулся, оглядел свою ватагу и произнес:

– Лес тут густой и ветви у деревьев крепкие. Кто хочет на них повисеть? Ты, Мортимер?

Позади воцарилось молчание. Потом Хрипатый буркнул:

– Слышали капитана, недоноски? Ну, так шевелите костылями поживей!

Как дети малые, мелькнула мысль у Серова. В его цивилизованные времена алчность рядилась в разные одежды, прикрываясь то благом народным, то заботой о своем семействе или государственными интересами, но здесь она была неприкрытой, как язвы на теле нищего. Высокие понятия о долге, верности и рыцарской чести соседствовали с корыстью, жестокостью и злобой; на одном полюсе был де Пернель, на другом – пожалуй, Тегг, с его советом не доискиваться правды, а стрелять. Самое странное, что оба были дороги Серову. Контрасты эпохи, подумал он и вздохнул.