Май

У Мая не было друзей, отца, материнской любви, взаимопонимания с сестрой. Которая, подражая матери, то недолюбливала младшего брата: унижала его, относилась с пренебрежением и всячески пыталась задеть за живое, то вдруг смягчалась и в редкие моменты даже жалела его. Никто и никогда не интересовался жизнью Мая, его внутренним миром, в который он добровольно себя заточил. Он существовал в нём один, словно запертая горячая лава в недрах земли, которая наталкивалась на глухие людские стены, на собственные страхи, на взращиваемые комплексы. В нём бурлила жизнь, ещё не смеющая заявить о своих правах. Градус которой ещё не повысился настолько, чтобы прорвать вулканическую породу, дабы явить себя миру, всю свою мощь и талант.

Единственной отрадой, отдушиной и в дальнейшем страстью мальчика была музыка. Он всегда её любил, впитывая ушками всё, что звучало мелодично. Будь то звуки красной шкатулки, в которой у мамы хранились две пары золотых серёжек, обручальное кольцо и малюсенькие иконки, или музыкальные заставки из мультиков и рекламы по телевизору. На музыку он реагировал молниеносно. Мог не с первого раза отозваться к обеду, заигравшись в своей комнате, но на первые же музыкальные звуки поднимал голову и тут же прислушивался.

В восемь лет мальчуган полюбил этот вид искусства осознанно, уловив странные ощущения, никогда не испытываемые. Это случилось, когда он сидел напротив зеркала, гримасничал, что-то воображая в своей головке, а за его спиной в глубине комнаты работал телевизор. Началась трансляция концерта симфонического оркестра. Май застыл, оторвавшись от своих фантазий, и начал внимать музыке, не поворачиваясь к телевизору. Казалось, он впитывал её всем телом, а глазами рассеянно смотрел на своё отражение. Он чувствовал, как музыка заполняет его, как сердце сжимается, как неведомая волна в груди то поднимается к горлу, то проваливается в живот. От удивления Май широко распахнул глаза и приоткрыл рот. Он смотрел в зеркало на свою грудь, по которой, как ему казалось, ползали сотни муравьишек, прокладывая проворными лапками узенькие дорожки и заползая внутрь через невидимые ходы. Он ощущал вибрации на теле и внутри него. И это было с ним впервые.

После удивления и лёгкого беспокойства он затих, наслаждаясь этим чувством. Было хорошо. Так же хорошо, как в тех снах, в которых он летал, видя под собой разноцветные крыши домов, шпили башен, верхушки деревьев и обширные луга с ярко-салатовой зеленью. От таких видов всегда захватывало дух, тело покрывалось мурашками от лёгкого чувства страха и холодного воздуха, несущегося навстречу. Но так высоко, как сегодня, он ещё не взлетал.

Наслаждение музыкой было прервано криками матери из прихожей:

– Светка! Дрянь такая!

– Чего? – недовольно отозвалась дочь, выйдя из ванной, где она мыла руки после улицы.

– Куришь? – Женщина швырнула на пол пачку сигарет, которую нашла у дочери в кармане куртки.

– Не мои.

– Врёшь! – рявкнула от злости мать.

– Володькины.

– Я уже давно от тебя запах чую.

– Он меня обкуривает.

– Не стыдно матери врать?

– Да чего ты привязалась? – раздражённо отмахнулась дочь.

– Не смей курить!

– Достала, – буркнула Света, хлопнув дверью к себе в комнату.

Брат знал, что сестра курит, но ябедничать, даже несмотря на то, что Света всегда была к нему несправедлива, не хотел. Мальчика не интересовала внутренняя жизнь семьи. Он был погружен в свой мир, в котором только что открыл самый короткий путь к наслаждению – путь музыки.

Свете на двадцатилетие подарили магнитофон и кассету The Beatles. Она прятала это добро от брата, каждый раз выдумывая всё новые и новые потайные места. Май знал все её тайники. Он знал о сестре даже больше, чем она могла предположить. Его чуткие ушки и зоркие глазки работали на него в те минуты, когда ему это было действительно нужно: на улице, дома, в школе, особенно когда речь шла о его пристрастиях. В другое же время мальчик казался безучастным ко всему. Но в нужный момент был готов поймать на лету пущенный в него из рогатки камушек. Таков был этот парнишка: молчаливый, загадочно-угрюмый, спокойный, отстранённый, рассеянный во всём, что не касалось его. И умный, прозорливый, чувственный, ловкий, глубокий, талантливый, когда что-то его по-настоящему занимало.

Возвращаясь домой из школы раньше сестры, Май бежал искать заветную кассету и магнитофон. Он жаждал музыки! Его трясло от нетерпения и воодушевления, когда он обыскивал Светины тайники. И, найдя клад, держа его в руках, как святыню, уходил в иной мир, словно наркоман, отдаваясь своей страсти, позволяя собою управлять, себя размягчать. Музыка, как скульптор, лепила его существо изнутри и снаружи, придавая новое лицо, наполняя новым содержимым, даря ему надежды, мечты, ограняя алмаз его души. Она становилась его религией, его богом, она подчиняла себе. И он навсегда лишился своей жизни: как любой творец, он готовился принадлежать всем сразу и никому лично.