Май без императора

Дамир кивнул:

— Я вывел ее через заднюю калитку и проводил до шоссе. Она плохо себя чувствовала.

Егор в задумчивости откинулся на спинку сидения.

— Интересно… Скажите, а сам Юлий в тот момент не показался вам больным? Он выглядел вполне нормально?

— Нормально, — отрезал азиат. — Не задыхался, не бился в конвульсиях, и пены возле рта я не заметил. Я знаю, что вы хотите сказать: что Ляля Верховцева отравила хозяина, а потом нарочно или случайно отравилась сама… Но вы забываете, что хозяин выпил отравленный бокал только через пять часов, и получил он его из рук Марии.

— Да, я помню, — пробормотал Егор. — И это ломает всю картину. Будто отражение в кривом зеркале. В треснувшем зеркале…

— Вы о чем? — Дамир перехватил взгляд собеседника, устремленный в зеркальце заднего вида. — Ах, это… Просто камешек вылетел из-под колеса.

— Я о другом. «Зеркало треснуло», название романа Агаты Кристи, я вспомнил… Женщина, одна из героинь, звонила всем подозреваемым по очереди и говорила: «Я видела, как вы подсыпали яд в какао мисс Роуз»… Дамир, вы знаете адрес Элеоноры Львовны?

Дверь открылась только после шестого или седьмого звонка. Элеонора Львовна — в каком-то запредельно роскошном куске пестрой ткани, причудливо обернутом вокруг тела, с початой бутылкой коньяка в одной руке и рюмкой в другой, возникла на пороге, покачнулась и светски осведомилась:

— Вы ко мне, господа? Вообще-то я не ждала гостей…

— А по-моему, очень даже ждали, — возразил Егор, чувствуя неимоверное облегчение: жива, слава тебе, Господи. — Кто был у вас в гостях?

— А, — мадам Элеонора махнула рукой, снова потеряв равновесие. — Один знакомый… Редкая сволочь, между нами говоря.

— Савелий Ерофеич?

— Ну, — Элеонора Львовна доверчиво прижалась к Егоровой груди и объяснила: — Понимаете, я подумала: я одна, он один… Так почему бы нам… ну, вы понимаете меня? Я пригласила его в гости. Купила коньяк, накрыла стол. Он пришел, я сказала ему… А он… — она досадливо вздохнула. — «Извините, Элечка, но мы с Катей… С Екатериной Николаевной…» Что он, черт побери, нашел в этой лабораторной крысе? Она моложе меня всего на три года, а выглядит, между прочим, на пять лет старше. Послушайте, давайте выпьем. Не могу же я, как алкоголик, в одиночку…

— Давно Ерофеич ушел от вас?

— Откуда я знаю. Где-то полчаса назад.

— Он поехал к Екатерине Николаевне?

Элеонора Львовна гордо выпрямилась.

— Вот это уж мне абсолютно безраз… безразлучно. То есть безразлично. Так ему и передайте, когда встретите.

Егор с Дамиром переглянулись.

— Я к горничной, — проговорил Дамир. — Вы оставайтесь здесь. Пить больше не давайте, и на всякий случай вызовите «скорую»…

— Поздно, — возразил Егор. — Она в одиночку выхлестала полбутылки. Если в коньяке был яд…

— Какой еще яд? — нахмурилась Элеонора Львовна. — Нет, по-моему, вы все-таки пьяны…

На этот раз ни звонить, ни стучать не пришлось: дверь поддалась сразу, стоило лишь слегка толкнуть ладонью. Крошечная полутемная прихожая с аккуратным шкафчиком для одежды, допотопный телефон на тумбочке — черный и вытянутый вверх, словно старинный комод, единственная комнатка-маломерка (гостиная, она же спальня)… Посередине комнаты — празднично накрытый стол под малиновой бархатной скатертью: салат «Оливье», заливная рыба, сыр, зелень, тушеное мясо в горшочке, початая бутылка «Каберне»…

Неподвижная женская фигура в кресле, и перед ней — почему-то коленопреклоненный Савелий Ерофеич, и плечи его сотрясает крупная дрожь, сопровождающая странные звуки: то ли смех, то ли плач… Вот он услышал шаги за спиной, обернулся и страшно прохрипел, отгораживаясь ладонями:

— Это не я… Я ни при чем, клянусь! Она была уже мертва, когда я пришел!!!

— «Каберне» принесли вы?

— Что? — с трудом переспросил Ерофеич. — Нет, я купил «Мукудзани», ее любимое, только не успел вынуть из пакета — мой пакет в прихожей… А «Каберне» уже стояло на столе, это я хорошо помню.

— Когда она умерла? — сухо спросил Колчин, не оборачиваясь.

Тучный врач с белой дедморозовской бородой шумно высморкался в носовой платок.

— Часа два — два с половиной назад.

— А причина?

— Яд, — врач снова высморкался. — Следы пены в уголках губ, отек горла, синюшные веки… Определенно отравление. Вообще, любопытная дамочка.

— В каком смысле?

— А ты обрати внимание на стол, точнее, на сервировку. Я поначалу подумал, что она ждала гостей, но…

Колчин оторвался от протокола.

— Да, ты прав. Сервировка по высшему разряду, как раз для романтического ужина вдвоем. Но при этом — один прибор, один бокал, одна тарелка…

— Я бы сказал, дамочка решила красиво уйти из жизни. Лавры Сары Бернар покоя не давали: та тоже, прежде чем выпить цианид, сделала прическу, маникюр, надела вечернее платье, села в кресло…

— Бред, — Колчин раздраженно встал, подошел к Егору (тот стоял, всеми забытый, в уголке между сервантом и дверным косяком и безучастно наблюдал за происходящим в комнате) и жестом попросил сигарету.

— Вы еще здесь? — нелогично спросил он. И вдруг добавил: — Скажите, у вас нет ощущения, что вся эта чертовщина вертится вокруг вас?

— Не понял, — растерялся Егор.