Май любви

На его лицо, и без того прорезанное горькими морщинами, выражение злобы и протеста наложило агрессивную маску, которую Матильда видела часто и не любила. Она понимала, что Этьен, самой сокровенной гордости и самой горячей любви которого был нанесен такой удар, не примет этого испытания со смирением доброго христианина и сохранит в глубине души злобу и горечь, которые его теперь пожирали. Малейшее внимание, проявлявшееся к нему в связи с этим горем, было для него невыносимо, заставляло сомневаться во всем, сомневаться даже в Боге!

— Увы, мой друг, — проговорила Матильда, — на нас действительно обрушилось что-то ужасное, но разве нас не двое, чтобы выдержать это испытание? Мы будем поддерживать друг друга, не так ли? К тому же мы должны думать больше о Кларанс, чем о себе.

— Вернется ли к ней когда-нибудь рассудок? В ее теперешнем состоянии ничто не позволяет на это рассчитывать. Я только что был у нее. Она, кажется, меня даже не узнала. Да что там «узнала» — увидела ли она меня, по крайней мере? Я в этом не уверен.

— Я знаю, как ужасно это… помутнение сознания, мой друг. Оно терзает меня так же, как и вас, но в нас должно все время оставаться место для надежды — ведь она самая спасительная из всех добродетелей. Если мы хотим, чтобы Кларанс в один прекрасный день выбралась из этого колодца, куда ее бросило ужасное потрясение, то нам самим необходимо верить, твердо верить в то, что это возможно. Именно такой ценой мы вытащим ее оттуда. Наша твердость, наша уверенность должны стать залогом ее выздоровления.

Этьен безнадежно шевельнул рукой.

— Неужели ваша постоянная добрая воля, делающая вас готовой к встрече с жестокостями жизни, не отступает перед этим ужасом? — воскликнул он с негодованием. — Чего же вам еще надо? Подобная слепота в конце концов становится вызовом! Разве вы не понимаете, как и я сам, что даже если Кларанс когда-то и придет в сознание, она отныне обречена, потеряна?

— Почему? Когда мы ее вылечим, а мы добьемся этого, я очень хочу в это верить, когда она снова станет самой собою, кто может помешать ей мирно жить с нами?

Ожидая возвращения мужа, Матильда думала, что найдет в нем твердую опору перед лицом общего врага. Разочарование в этом было для нее тем более мучительным. В глазах ее показались слезы.

— Не нужно говорить так громко у дверей комнаты нашей барышни, — проговорила Тиберж, почуявшая бурю. — Ей нужны покой и тишина.

— Ты права. Как она сейчас?

— Просидела весь день почти без движения.

— О чем мы говорим? — почти насмешливо вскричал Этьен. — Кларанс изнасилована, замучена, лежит полумертвая за этой вот дверью, неподвижная — чего еще можно ожидать?

— Замолчите, ах, замолчите! Неужели вы не видите, какую боль мне причиняете? — воскликнула Матильда, почти выходя из себя.

Не в силах больше оставаться рядом с тем, кто в этот момент в ее глазах был олицетворением всего того, чего так плачевно была лишена ее жизнь, всех ее неудач, она повернулась к мужу спиной и отправилась на первый этаж. Вместо того чтобы сблизить их, на что Матильда было понадеялась, горестная судьба Кларанс лишь углубила пропасть, отделявшую ее от мужа, чья сверхчувствительность превращала его в человека, с которого содрана кожа.

На Матильду навалилась такая тяжесть, что она не сдержала разрывавших ее рыданий.

В этом состоянии она, плачущая, увидела, как в залу вошел Гийом Дюбур.

— Вы! — при виде его воскликнула она. — Вы! Почему вы…?

Он неправильно понял это полное муки восклицание.

— Видит Бог, увы, я не смог спасти вашу вторую дочь, мадам! — проговорил он с горячностью, похожей на признание вины.

Едва дышавшая Матильда, все еще испытывавшая безудержное желание спрятать свое лицо на груди этого человека, утешить свою печаль в его объятиях, которые, однако, никогда для нее не раскроются, готовая умолять его о защите, о любви, вновь охваченная приступом горечи, смогла лишь покачать головой.

— Я не ставлю под сомнение вашу готовность помочь Кларанс, — проговорила она бесцветным голосом. — Я вовсе не думаю об этом. Без сомнения, никому не удалось бы вырвать ее из рук голиардов, такая попытка кончилась бы лишь поражением такого безумца, и вы это правильно понимали.

— Она исчезла, ее увел Артюс Черный, пока я относил Флори в безопасное место, подальше от схватки, Где ей было нечего бояться. А потом было уже слишком поздно.

Чтобы остановить слезы, совладать с волнением, Матильда сделала усилие и задышала ровнее. Что скажет Гийом? Она снова перенесла свое внимание на него после того, как секундой раньше снова обрела самообладание.

— Я слышала, что вы участвовали в сражении студентов с голиардами, — сказала она, — но не знала, что именно вы вырвали из их рук Флори.

— Я заметил ее первой. И, вполне естественно, кинулся ей на помощь.