Маячный мастер (СИ)

— Именно. «Штральзунд» остался на месте относилтеьно окружающего хаоса — если такая аналогия уместна, разумеется — а вот стороны тоннеля как бы меняются местами, а вместе с ними и направление ветра. Правда, Валуэр упоминал, что так случается не всегда — и в этом как раз и есть главная опасность «разворота Бельграва».

— В чём — в этом? В ветре?

— Да, в том, что он не изменит направления. Тогда судно прямо посреди Фарватера зависнет в левентик, и повторный разворот наверняка закончится скверно. Единственный способ –идти против ветра, хотя бы некоторое время. Направления он, конечно, не изменит, но спустя несколько минут ослабнет до полутора-двух баллов.

— … и можно будет дойти до противоположного края Фарватера. — сделал вывод Пётр. — Так вот почему Валуэр настоял, чтобы именно «Штральзунд» сопровождал бригантину!

— Верно. Конечно, против шквалов на Фарватере шхуне не выгрести даже на старом своём дизеле, но паровая машина хотя бы позволит удержаться на месте, не допустить дрейфа кормой вперёд. Это, как я понял, и есть самое опасное — тогда ветер резко усиливается, превращается в ураган, перед которым не устоит ни одно судно. Но нам, к счастью, такие рискованные трюки не понадобились…

Дорога сделала последний поворот. Мы прошли ещё шагов сто — и оказались на просторной площади. Справа и слева она обрывалась вниз крутыми каменистыми склонами стенами; дальняя от нас сторона упиралась в крутойскалистый отрог. Площадь была сплошь вымощена лилово-красный кирпичом, истёртым за невесть сколько веков тысячами, десятками тысяч подошв матросских башмаков, офицерских сапог, рыбацких бахил; через неё к зданию Гильдии протянулась, подобно лунной дорожке на тёмной поверхности воды, узкая полоса из серых округлых булыжников. Перед ступенями на низком постаменте стояла статуя человека в длинном рыбацком плаще, из под которого выглядывал высокий воротник вязаного свитера. На ногах — тяжёлые рыбацкие сапоги, на поясе — плоская сумочка, в точности такая, в которой хранится моя астролябия. Она тоже здесь, в левой руке — в отличие от остальных частей статуи, астролябия изготовлена из тёмной бронзы, Большой лимб, видимо, был недавно начищен, и жёлтый металл тускло сверкает под зурбаганским солнцем, притягивая к себе взгляды.

— Это и есть Ури Бельграв? — почему-то шёпотом спросил Пётр. — Тот самый, изобретатель разворота?

— Да. — я кивнул. Эх, не устроил я тогда пикник возле его ног — а ведь собирался…

Мой спутник хмыкнул, представив себе эту картину.

— Ничего, ещё успеешь… в смысле — успеем. Ты же не собираешься проделывать такую замечательную штуку в одиночку?

— Ни в коем случае! Кстати, Ури Бельграв ещё и строитель Истинного маяка. Вот кто всё знал об Источнике…

К сожалению, его уже не спросишь… — Пётр подошёл к статуе вплотную и принялся разглядывать надпись, грубо высеченную на гранитном цоколе.- Ну ладно, полюбовались, и хватит. Пошли дальше, что ли?

— Поздравляю, вот ты и Лоцман! Сбылась мечта идиота!

Пётр поднял лист — нарядный, из дорогой шёлковой бумаги с золотым обрезом — и посмотрел на солнце.

— Смотри-ка, водяные знаки! И текст на двух языках, русском и местном, зурбаганском.

Я выдернул диплом из его пальцев.

— Дай сюда, помнёшь… Что до языков — Валуэр как=то обмолвился, что в Гильдии издавна заведено выдавать двуязычные дипломы. Во многих Внешних Мирах сведения о маяках и Фарватерах общедоступны — а значит, Лоцманы, или вот маячные мастера должны пользоваться там уважением. А какое уважение без официального документа?

— Ну, к Земле-то это не относится. — Пётр вздохнул. — А вообще, красивая бумажка, так и просится на стену!

— Была бы ещё та стена! Тебе-то хорошо, а вот я до сих пор бездомный бродяга, не то, что некоторые…

— Это ты о домике при Маяке на Бесовом носу? — Пётр пренебрежительно хмыкнул. — Нашёл, чему завидовать…

— А квартира в Москве?

— Ну-у-у… когда я ещё туда попаду?

— Неважно, главное — она есть, и приватизирована по всем правилам. А ты ещё и на Острове домик построишь — благо, теперь есть, на какие шиши его обставить.

— Это точно. — Пётр взвесил на ладони замшевый мешочек. — Сколько там, а то я в здешней валюте не шибко разбираюсь?

— Сотня так называемых, двойных «фарватерных» дублонов — это, чтоб ты знал, основная валюта, применяемая при расчётах между Внешними Мирами. В пересчёте на зурбаганские талеры — две тысячи. Хватит и домик обставить, и лодочку парусную здесь, в Зурбагане приобрести, и на первое время останется. А дальше — тебе, как маячному мастеру положено жалование в двести пятьдесят талеров.

— Да я разве спорю? — Пётр утрамбовал мешочек с золотом в карман, отчего тот оттопырился самым неэстетичным образом. Вот ведь… нет, чтобы на купюры перейти, как все приличные люди!

— Ты бы ещё сказал — на пластиковые карты! Зайдём вот в магазин — купишь себе приличный кошелёк…

Пётр извлёк мешочек и распихал монеты по карманам.