Маяк

Однако эти поездки требовали страшного напряжения сил, оборачивавшегося нервозностью и раздражительностью, наблюдать которые дозволялось только дочери и Тремлетту. Миранда завоевывала всеобщее неодобрение постоянными критическими замечаниями или требованиями, которые сам отец никогда никому прямо не высказывал. Это она тщательно проверяла каждый предоставленный ему гостиничный номер, она наполняла водой ванну, когда сложное устройство, контролирующее подачу горячей и холодной воды, включение душа или крана над ванной, оказывалось выше его понимания. Она хранила его священный покой в свободные от встреч часы, добивалась, чтобы ему подавали ту еду, которую он любил, незамедлительно и в то самое время — пусть и неудобное для отеля, — когда он этого хотел. У Оливера были странные причуды. Миранда и сопровождавшая их девушка из рекламного агентства должны были следить, чтобы каждый читатель, желавший получить его автограф с посвящением на купленной книге, передавал ему записку со своим именем, четко написанным большими буквами. Он заставлял себя терпеливо высиживать долгие часы, доброжелательно подписывая желающим книги, но терпеть не мог, если к нему, когда он уже отложил ручку, обращались с запоздалыми просьбами об этом работники книжного магазина или их друзья. Тогда Миранда тактично забирала их книги с собой в отель, обещая, что они будут подписаны к следующему утру. Тремлетт знал, что на нее смотрят как на неприятное приложение к рекламному туру, как на человека, чья безапелляционная деловитость резко контрастирует с доброжелательной готовностью ее знаменитого отца пойти всем и каждому навстречу. Самому Деннису всегда снимали в отелях номера похуже. Эти номера были гораздо роскошнее, чем все то, к чему он привык, и у него не было причин жаловаться. Он подозревал, что и к Миранде относились бы точно так же, если бы ее отцу не было необходимо, чтобы она находилась в соседнем номере.

А сейчас, молча лежа рядом с ней, он вспоминал, как начался их роман. Это случилось в отеле в Лос-Анджелесе. Тот день был долгим и трудным, и в половине двенадцатого, когда Миранда наконец удобно устроила отца на ночь, Деннис увидел, что она стоит перед своим номером, прислонившись к двери и устало опустив плечи. Казалось, у нее нет сил вставить карточку в замок, и, подчинившись порыву, Деннис взял карточку из ее рук и отпер дверь. Он заметил, что лицо ее осунулось от изнеможения и что она вот-вот расплачется. Инстинктивно он обнял ее за плечи и помог войти в комнату. Она прижалась к нему, и через несколько минут — он теперь не мог четко вспомнить, как это произошло — их губы встретились и они стали страстно целовать друг друга, бормоча между поцелуями бессвязные слова любви. Он был смущен, он растерялся в сумятице охвативших его эмоций, но неожиданно проснувшееся желание оказалось сильнее всего, и они оба двинулись к кровати так естественно, словно давно были любовниками. Однако это Миранда вскоре овладела ситуацией, это Миранда мягко высвободилась из его объятий и, взяв телефон, заказала в номер шампанское — «для двоих и, пожалуйста, сейчас же!». Это Миранда сказала ему, чтобы он подождал в ванной, пока шампанское доставят, и это Миранда повесила на дверь снаружи табличку «Просьба не беспокоить!».

Сейчас все это уже не имело значения. Она влюбилась. Тремлетт пробудил ее к жизни, за которую она ухватилась с упрямой решимостью человека, прежде этой жизни лишенного. Она не собиралась выпускать ее из рук, а это означало, что она не собирается выпустить из рук и его — Денниса. Но он убеждал себя, что сам не хочет, чтобы она его отпустила. Ведь он ее любит. Если это не любовь, то как же еще можно это назвать? Ведь и в нем проснулись чувства и ощущения, прямо-таки пугающие своей силой: чисто мужской триумф обладания, благодарность за то, что он может дать — и получить — такое наслаждение, нежность, уверенность в себе, освобождение от страха, что одинокий секс — единственное, что ждет его в будущем, единственное, на что он способен, единственное, чего он заслуживает.