Маяк мертвых

Хлям-блям… Чаепитие под половицами. Так и уснули с чашками в руках. Привалились кто к чему — кто к печке, кто к стенке, кто к окну. Из чашек льется чай, капает на войлочные тапки. В войлоке шаг бесшумный. Подкрадись, к кому захочешь. Бери, на что глаз ляжет. Только бы ложки не звякали. Их много, они металлические. Шуму-то, шуму! Скрежета, позвякивания, шороха. Но сейчас ложечки лежат, утонув в чайных лужицах, ткнувшись носиками в крошки сухарей.

— Аля, — жалобно прошептала мама, — ты не заметила, у тебя ничего не стащили?

— Чего сразу у меня-то? — тут же забыла о ложках Алена.

— Все знают, что домовые любят чай, сухари и яркие бусики.

Когда мама сказала про сухари, Алена вздрогнула — надо же, какое совпадение, она тоже об этом думала, — а упоминание о бусиках заставило задержать дыхание.

Так, так. Что было утром? Проснулись, потянулись, умылись, повисели на подоконнике, глядя на узкий колодец двора, где ничего не происходило, повалялись на кровати, задрав ноги. Мама собралась, пошли на завтрак. Украшения… Она их куда-то вчера положила. А утром? Нет, косметичку не проверяла. Лежала Алена на подоконнике, значит, они были не там. На тумбочку бросала книгу, читанную перед сном, — значит, не на тумбочке. Ой, мамочки! Она не помнит, видела ли косметичку утром. Точно — видела… Или нет, не видела. Не до косметички ей было!

Алена схватила себя за запястье. Головы быков на браслете тяжело качнулись, зацепившись рогами за цветочки бус. Папин подарок из Испании — серебряная цепочка с прикрепленными к ней пятью плоскими фигурками круторогих быков, покрытых разноцветной смальтой.

Пока отцепляла, смотрела на лоток со столовыми приборами. Где чайные ложки? Нет! Она за ними подошла. Чайных ложек нет, украшений тоже нет. Ее любимых, любимых и трижды любимых!

Эти быки вечно все задевали, рвали шарфы и вязаные кофточки. Сколько раз зарекалась их носить. Нет, опять нацепила. Или это они за нее специально зацепились, чтобы не попасть в жадные руки домовых, как остальные.

Пока разделяла упрямые сочленения, пока уговаривала быков вести себя прилично, добежала до номера: по лестнице вниз, коридор, направо, еще раз направо, снова вниз, пригнуть голову, чтобы не врезаться в арку свода, по гулкому подвалу до конца. Карточку в паз. Раз, другой…

Номер узкий. Две кровати, между ними тумбочка. Высокое окно в глубокой нише забрано решеткой. За ним глухой колодец двора соседнего дома, трава лезет на стекло…

Вот же она, косметичка! Лежит себе на месте, занимает всю нижнюю полку тумбочки, распахнула жадный зев.

И тут же вспомнила, как доставала браслет, как распутывала цветочки. Как подумала — странное сочетание: быки и ромашки. Хотя…

Мама!

Коснулась своего сокровища, только чтобы убедиться, что все на месте, что ничего не показалось. А то мало ли как бывает… И помчалась обратно. По длинному подвалу, пригнуть голову, по лестнице, поворот, узкий коридор, мимо дверного проема, загороженного шторой.

Мама сидела в углу столовой за длинным столом и лениво помешивала ложечкой в чашке с кофе. Алена проползла вдоль лавки к окну.

— Ну, что домовые? — В глазах у мамы тридцать три чертика, на губах двадцать два блика от солнца.

— За ложками пошли, — буркнула Алена, завершая свое бесконечное движение и утомленно падая на место. — Обещали, что скоро все принесут.

— Уже принесли. — Мама покачала перед своим лицом ложечкой. — Извинялись, что задержали. Теперь, сказали, пошли твои сокровища пересчитывать.

— Мама! — простонала Алена, картинно опуская лоб на сложенные руки.

— Ты-то им счет не знаешь, — доверительно склонилась к Алене мама.

За лето на лице у нее появились веснушки, загар сделал лицо тоньше и худее, волосы выгорели и закурчавились. Серые глаза как будто тоже набрали солнца и заискрились пятнышками, словно старую ириску раскрошили на множество осколков. Смотришь в эти глаза и ловишь себя на мысли, что не узнаешь. Может, это не мама?

— А домовые до чужих сокровищ падки, — шептала мама. — Они несут их гномам и вместе прячут под корягами и камнями. Там колечко, здесь браслетик — так и набирается клад. А потом они зовут дракона, чтобы он охранял. И с тех пор каждый, кто к сокровищам прикоснется, сам станет драконом.

— Мама! — подпрыгнула Алена и поползла по лавке обратно к выходу из-за стола. — Эти вечные твои сказки…

— Возьми мне круассанчик, — бросила ей вслед мама.

Алена повернулась, чтобы испепелить маму взглядом, чтобы пригвоздить ее к лавке, чтобы…

Мама смотрела на нее, чуть опустив голову и склонив ее набок, быстро-быстро моргала, улыбалась одним краешком рта, так что только две морщинки появились на щеках. Алена прыснула. Мама заморгала еще быстрее.

— Ну, мама! — простонала Алена, отходя к раздаточным столам.

Мама — невозможный человек. У всех родители как родители, строгие, но справедливые, ведут себя по-взрослому, а у нее? Вечно хихикает, вечно что-то придумывает. Сейчас она ей такой круассанчик принесет. В сердцах дернула рукой, очередной бык очередными рогами зацепился за кофту, тарелка полетела на пол.

В тихой столовой повисла гробовая тишина.