Маяковский без глянца

– Я пойду к твоей маме и все расскажу.

– Не пойдешь.

Это краткий конспект большого разговора летом 1914 года.

1914. Мария

Василий Васильевич Каменский:

Маяковский вглядывался в далекую линию горизонта.

Кругом, греясь на солнце, гуляла публика.

Я вдруг заметил совершенно необыкновенную девушку: высокую, стройную, с замечательными сияющими глазами, словом, настоящую красавицу.

Она шла рядом с молодой дамой, очень на нее похожей. С ними был мужчина средних лет.

Я сказал:

– Володичка, взгляни сюда…

Маяковский обернулся, пристально оглядел девушку и как-то сразу забеспокоился:

– Вот что, вы останьтесь здесь или как хотите, а я пойду и буду в гостинице через… Ну, словом, скоро.

Он быстро отошел и скрылся в толпе. …

Бурлюк лукаво ухмылялся. …

– …Будем пробивать тоннель в будущее. А насчет этой вот… Джиоконды… Для Володи это – вроде чуда… если будет удача… Он молод, ничего еще не испытал. И пусть гоняет на лихачах…

И как раз именно в эту секунду я увидел, как на лихаче пронесся Маяковский и с ним кто-то был: кажется, она.

– Додичка, смотри, смотри… Володя… Он не один…

Часа через два мы вернулись в гостиницу.

Маяковского не было.

Мы ждали еще час. И еще час.

Володи не было.

Ушли в ресторан и наказали: если появится Маяковский – мы там-то.

В ресторане ждали, ждали и решили обедать без Володи.

Наконец он появился.

Взбудораженный, чему-то улыбающийся, рассеянный необычайно, совсем на себя не похожий.

Сел и, желая сохранить спокойствие, начал разглядывать обедающую публику, будто искал кого-то. И сразу сказал подошедшему официанту:

– Дайте три бутылки шампанского, а обедать я не буду.

…Я смотрел на Володю с изумлением: его было трудно узнать – так он весь сразу преобразился, стал торжественным и очень красивым.

Маяковский улыбнулся и сказал:

– Вы понимаете, что произошло? Я встретил компанию знакомых из Москвы. Меня затащили к себе обедать. Потом сели играть в карты, и я всех обыграл. И вот угощаю. Пожалуйста. …

По хитрому глазу Бурлюка я понял, что мы идем обедать к Джиоконде.

Так оно и оказалось.

Через час мы уже были в квартире того самого инженера, которого я видел у памятника Ришелье с женой и Джиокондой. Она оказалась сестрой жены инженера.

Звали ее Мария Александровна.

Бесконечно обаятельная и веселая, она искренне обрадовалась нашему приходу.

Обед у Джиоконды превратился в поэтическое торжество: мы почти все время читали стихи, говорили какие-то особенно праздничные вещи.

Володя был в ударе. Его остроты могли рассмешить памятник герцогу Ришелье. Он говорил много, умно и весело.

Он во что бы то ни стало хотел нравиться всем присутствующим и, конечно, в первую очередь Марии Александровне. Ему легко удалось достичь желанного впечатления.

Дружески подшучивая, он придумывал про меня невероятные фантастические истории.

Он, например, уверял, что я однажды на самолете так высоко залетел за облака, что земля в это время отодвинулась, и я начал спускаться в бездонную пропасть и едва попал куда-то на остров к зулусам, которые приняли меня за бога. И будто там, у зулусов, я написал самую гениальную поэму, которую сейчас прочту…

…Бурлюк глубокомысленно молчал, наблюдая за Володей, который нервно шагал по комнате, не зная, как быть, что предпринять дальше, куда деться с этой вдруг нахлынувшей любовью.

Впервые в жизни познавший это громадное чувство, он метался из угла в угол и вопрошающе твердил вполголоса:

– Что делать? Как быть? Написать письмо? Но это не глупо?.. «Я вас люблю. Чего же боле…» Сказать все сразу? Она испугается… И всем будет страшно… Скажут – желтая кофта и вдруг…

И он нежно, по-детски, почти беспомощно, обратился к нам:

– Мне что-то очень беспокойно… Давайте пойдем к морю. Я никогда не видал моря ночью. Это должно быть замечательно.

– Пойдем.

Мы отправились на берег и долго смотрели в густо-синее величие безмолвия, над которым висели сочные, утешающие звезды.

Володя почти шептал:

– Гениальнейшая ночь… Довольно… Пойдемте…

… Мы пошли в ресторан, но уже через час Володя сказал:

– Нет, не могу… Пойдемте в другой…

Мы перешли в какой-то маленький ночной кабачок – там пел квартет «Сибирских бродяг».

До утра просидели там, подпевая знакомые каторжные песни:

Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачию лодку зовет…

Маяковский предлагал:

– Поедемте в Сибирь?

– А Джиоконда?

– Только с ней.

Бурлюк, закусив нижний край губы, говорил задумчиво:

– Да-с… вот… так, Владим Владимыч… И напевал:

Есть море синее.
Есть любовь сильная.

Володя виновато улыбался.

Настал вечер 16-го.

Оставалось до начала выступления три часа.

Володи не было, хотя мы и условились, что должны, как всегда, готовиться вместе и вместе пойти к началу.

До сих пор он был исключительно аккуратен, но, видно, любовь изменила его.

Вообще мы видели его теперь урывками.

Он влетал к нам в гостиницу этаким порывом морского ветра на несколько минут и, справившись о нашем благополучии, снова исчезал. …

Маяковский читал с исключительным подъемом и все время поглядывал в сторону, где сидела сияющая Мария Александровна. …