Маяковский и Брик. История великой любви в письмах

Вот что написал в своей книге «Я» для меня мало» Б. Янгфельдт: «Лето 1906 года Лили провела на курорте Фридрихрода в Тюрингии вместе с матерью и младшей сестрой Эльзой. Осип обещал писать каждый день, но, несмотря на ее многочисленные и отчаянные напоминания, знать о себе не давал. Когда же долгожданное письмо, наконец, пришло, в нем содержалось нечто такое, что заставило Лили разорвать его в клочья и прекратить писать самой. Именно на это Осип и надеялся, Лили же его холодные фразы повергли в шок: у нее стали выпадать волосы и начался лицевой тик, от которого она никогда не избавилась. Спустя несколько дней после возвращения в Москву они случайно встретились на улице. Осип обзавелся пенсне, ей показалось, что он постарел и подурнел. Они говорили о пустяках, Лили старалась казаться безразличной, но вдруг она услышала собственные слова: «А я вас люблю, Ося». Несмотря на то, что он ее бросил, она понимала, что любит только его и никогда не полюбит другого. В последующие годы у нее будет много романов, несколько раз она едва не выйдет замуж, но стоило ей снова встретить Осипа – и она немедленно расставалась с поклонником: «Мне становилось ясным даже после самой короткой встречи, что я никого не люблю кроме Оси».

Почему-то на этот факт отвергнутой юношеской любви Лили мало кто обращает внимания, но ведь такие сильные впечатления юности откладывают глубокий отпечаток на личность и всю последующую жизнь человека. Отвергнутая в юности Лили всю свою жизнь своими многочисленными романами с отнюдь не самыми малозначимыми людьми пыталась доказать всем, а в первую очередь самой себе, что она женщина, которая может кружить головы мужчинам, заставлять их делать отчаянные поступки и влюбляться в нее окончательно и бесповоротно. И самым главным доказательством ее женской привлекательности был Маяковский. С помощью него она доказывала свою власть над мужчинами. Будучи лишенной этой власти над Осипом Бриком, Лиля нашла способ выместить свои комплексы, и объект для этого нашелся самый подходящий – масштабная фигура Маяковского.

Но давайте с вами вернемся в 1915 год. 8 октября Маяковского призвали в армию. Начиная с 16 сентября 1915 года, Маяковский служил чертежником в Петроградской автомобильной роте, куда он устроился благодаря связям Бриков. Кстати говоря, благодаря Брикам Маяковский получил многое, его жизнь в корне поменялась. Он вошел в новую для себя социальную и культурную среду. Он стал хорошо одеваться, подстриг свои длинные волосы, обзавелся тростью, снял свою знаменитую желтую кофту, ему вставили новые зубы. Он быстро перенял манеры Бриков, быстро вписался в их круг.

Брики тоже во многом поменяли уклад своей жизни и свои интересы. Они стали усиленно интересоваться литературой. «До этого времени у нас к литературе интерес был пассивный. Правда, в студенческие времена, еще до того, как мы поженились, Ося с двумя товарищами надумали заработать деньги и написали роман под заглавием: «Король борцов». <…> Главным образом мы читали друг другу вслух: «Преступление и наказание», «Братьев Карамазовых», «Идиота», «Войну и мир», «Анну Каренину», «Заратустру», «In vino veritas» Киркегора, «Кота Мура» (Л. Брик. «Пристрастные рассказы»).

Владимир Маяковский, Лиля Брик, Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн

С 1915 года квартиру Бриков-Маяковского постоянно посещали известные литераторы, друзья Маяковского: Велимир Хлебников, Давид Бурлюк, Василий Каменский, Николай Асеев, позже – Сергей Есенин, Всеволод Мейерхольд, Максим Горький, Борис Пастернак, а также зампред ОГПУ Я.С. Агранов. Душой и естественным центром «салона» была, разумеется, сама хозяйка, Лиля Брик. Помимо литературных дел и разговоров в этом доме увлекались карточной игрой, причем играли почти каждый вечер – в винт, покер, «тетку», «железку». Самыми азартными игроками были Маяковский, Брики и Л. А. Гринкруг[4]. На входной двери во время игры часто вывешивали плакат: «Сегодня Брики никого не принимают».

Всей этой веселой компанией встречали новый 1916-й год.

«Новый, 16-й, год мы встретили очень весело. Квартирка у нас была крошечная, так что елку мы подвесили в угол под потолок («вверх ногами»). Украсили ее игральными картами, сделанными из бумаги – Желтой кофтой, Облаком в штанах. Все мы были ряженые: Василий Каменский раскрасил себе один ус, нарисовал на щеке птичку и обшил пиджак пестрой набойкой. Маяковский обернул шею красным лоскутом, в руке деревянный, обшитый кумачом кастет. Брик в чалме, в узбекском халате. Шкловский в матроске. У Виктора Ховина вместо рубашки была надета афиша «Очарованного странника». Эльзе парикмахер соорудил на голове волосяную башню, а в самую верхушку этой башни мы воткнули высокое и тонкое перо, достающее до потолка. Я была в шотландской юбке, красные чулки, голые коленки и белый парик маркизы, а вместо лифа – цветастый русский платок. Остальные – чем чуднее, тем лучше! Чокались спиртом пополам с вишневым сиропом. Спирт достали из-под полы. Во время войны был сухой закон» (Л. Брик. «Пристрастные рассказы»).