Маяковский, русский поэт

Но репутацию человека за него создают другие люди, и репутация Маяковского была упрочена давным-давно. Она пустила корни во времена жёлтой кофты и продолжила цвести пышным цветом. Десять, пятнадцать лет спустя ему всё ещё не могли простить жёлтую кофту! На него всё ещё сердились, считая, что он насмехался над всеми. Им казалось, что его необходимо выставить хамом, оболтусом, чтобы его никто не воспринимал всерьёз и чтобы все вокруг относились к нему скептически… Помнится, однажды в Париже в 1925 году я случайно услышала, как одна девушка говорит Маяковскому, только что закончившему выступление: "Через пару-тройку лет, когда ты угомонишься, из тебя, выйдет толк". Ей было двадцать лет и она была очень красива. Маяковский взглянул на неё, весело улыбнулся и предложил провести вечер вместе. Он был не так снисходителен к мужчинам. Обычно он спокойно говорил какому-нибудь величественному господину: "Не сбегал бы ты за папиросами для нас?", и, как правило, господин бежал за папиросами…

Люди… Люди, клюющие люди, клюющие чужие жизни своими догадками, осуждением, сплетнями и клеветой… Немногим доводилось выдерживать такое количество клеветы, как Маяковскому — на него лился нескончаемый поток лжи и клеветнических россказней о нём. Он редко говорил об этом, но когда говорил, то всегда делал это, полный изумления. Ему было больно. Ему было очень больно, но он пожимал плечами и отшучивался. Я ни разу в жизни не слышала, чтобы он сплетничал, и он никогда не обсуждал чужие дела и жизни. Он терпеть не мог распускание слухов и сплетни за чьей-либо спиной.

Стихотворение "Прощание" он написал в Париже. По большей части оно составлено из случайно услышанных разговоров в кафе и заканчивается следующими словами:

Слушайте, читатели,
            когда прочтете,
что с Черчиллем
            Маяковский
                  дружбу вертит
или
  что женился я
         на кулиджевской тете,
то, покорнейше прошу, —
                  не верьте.

("Прощание", 1925)

А эти трагические слова он произнёс за две недели до смерти, выступив на открытии своей выставки "20 лет работы":

Теперь от этого общего введения я на пять минут перейду к моей выставке. Для чего я ее устроил? Я ее устроил потому, что ввиду моего драчливого характера на меня столько собак вешали и в стольких грехах обвиняли, которые есть у меня и которых нет, что иной раз мне кажется, уехать бы куда-нибудь и посидеть года два, чтобы ругани не слышать.

Но, конечно, я на второй день от этого пессимизма опять приободряюсь и, засучив рукава, начинаю драться, определив свое право на существование как писателя революции, для революции, не как отщепенца. То есть смысл этой выставки — показать, что писатель-революционер — не отщепенец, стишки которого записываются в книжку и лежат на полке и пропыливаются, но писатель-революционер является человеком — участником повседневной, будничной жизни и строительства социализма.

(Стенограмма, 25 марта 1930 года)

Его предсмертная записка начинается со следующих слов:

Всем

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.