Маяковский. Самоубийство

По небу
           тучи бегают,
дождями сумрак сжат,
под старою телегою
рабочие лежат…
Свела
         промозглость
                             корчею —
неважный
              мокр
                     уют.
Сидят
        впотьмах
                     рабочие,
подмокший
                 хлеб
                        жуют.
Но шепот
             громче голода —
он кроет
            капель
                      спад:
«Через четыре
                      года
здесь
        будет
                город-сад…
Здесь
        встанут
                  стройки стенами,
гудками,
            пар,
                 сипи.
Мы
    в сотню солнц
                         мартенами
воспламеним
                    Сибирь.
Здесь дом
               дадут
                       хороший нам
и ситный без пайка,
аж за Байкал
                   отброшенная
попятится тайга».

(«Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»)

ГОЛОСА СОВРЕМЕННИКОВ

К нам подошел старший лейтенант НКВД, жирный, бритый, прицепил большие пальцы своих рук за кожаный ремень, который едва стягивал огромный живот. Это был представитель НКВД, сопровождавший эшелон. Жалобы? Нет, мы не жаловались, да и не для того, чтобы услышать жалобы, лейтенант подходил к этапу. Морда его, заплывшая жиром, и бледные костлявые фигуры, провалившиеся глаза заключенных запомнились мне хорошо.

— Ну, вот вы, например, — толкнул он лакированным сапогом моего соседа, — что делали на воле?

— Я доцент математики в высшем учебном заведении.

— Ну вот, господа доценты, вряд ли придется вам вернуться к вашей профессии. Другим трудом придется заняться, более полезным.

Все молчали. Лейтенант продолжал развивать свою мысль.

— Конечно, я не могу советовать правительству, партии, но если б меня спросили — что с вами делать, я дал бы совет: надо всех завезти на какой-нибудь остров — ну, скажем, остров Врангеля — и оставить там, прекратить сообщение с островом. Вот задача вмиг была бы решена. А вас везут на золото, хотят, чтобы вы поработали в забоях. Поработаете вы, доценты…

И лейтенант проследовал дальше.

Помню трюм парохода, где к нашей компании присоединился некто Хренов — одутловатый, мрачный. Вещей Хренов не вез на Колыму. Зато вез томик стихов Маяковского с дарственной надписью автора. И всем желающим находил страницу и показывал «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое» и читал:

Я знаю — город будет.
Я знаю — саду цвесть.
Когда такие люди
В стране советской есть!

Хренов был тяжелейший сердечник. Но на Колыму загоняли и безногих, и семидесятилетних, и больных в последней стадии туберкулеза. «Врагам народа» не было пощады. Тяжелая болезнь спасла Хренова. Он прожил как инвалид до конца срока, освободился и умер на Колыме уже вольнонаемным — один из немногих «счастливцев».

(Варлам Шаламов. Новая книга. Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. М., 2004, стр. 153–154)