Маяковский. Самоубийство

ГОЛОСА ПОТОМКОВ

Были давно
два певца у нас:
голос свирели
и трубный глас.

Хитро зрачок
голубой блестит —
всех одурманит
и всех прельстит.

Громко открыт
беспощадный рот —
всех отвоюет
и все сметет.

Весело в зале
гудят слова.
Свесилась
бедная голова.

Легкий шажок
и широкий шаг.
И над обоими
красный флаг.

Над Ленинградом
метет метель.
В номере темном
молчит свирель.

В окнах московских
блестит апрель.
Пуля нагана
попала в цель.

Тускло и страшно
блестит глазет.
Кровью намокли
листы газет.

…Беленький томик
лениво взять —
между страниц
золотая прядь.

Между прелестных
нежнейших строк
грустно лежит
голубой цветок.

Благоговея, открыть
тома —
между обложками
свет и тьма.

Вихрь революции,
гул труда,
волны,
созвездия,
города.

…Все мы окончимся,
все уйдем
зимним
или весенним днем.

Но не хочу я
ни женских слез,
ни на виньетке
одних берез.

Бог моей жизни,
вручи мне медь,
дай мне веселие
прогреметь.

Дай мне отвагу,
трубу,
поход.
Песней победной
наполни рот.

Посох пророческий
мне вручи,
слову и действию
научи.

(Ярослав Смеляков)

Жил на свете Есенин Сережа,
С горя горького горькую пил,
Но ни разу на горло Сережа
Песне собственной не наступил.

Вся Россия была на подъеме,
Нэп катился отчаянно вспять.
Где же кроме, как в «Моссельпроме»
Было водку ему покупать?

А великий поэт Маяковский
В это время в Акуловке жил
И, не то что «особой московской», —
Муравьиного спирту не пил.

Он считал, что эпохе подперло —
Без него не помрет капитал.
Песня плакала — он ей на горло
То и дело ногой наступал.

Это было и грубо, и зримо,
Как сработанный водопровод,
А потом на трубе на любимой
Наш Сережа висел без забот.

Ну, а песня, а песня, а песня,
Овдовевшая песня жива,
И поет ее Красная Пресня,
И Акуловка вся, и Нева.

Знать, недаром, вскочив с катафалка,
Спел Сережа, развеяв печаль:
— Вот себя мне нисколько не жалко,
А Владима Владимыча жаль!

(Юз Алешковский)

Выпив утренний свой кофе
Шли Москвой, как через луг,
Маяковский в желтой кофте
И с лорнеткою Бурлюк.

Лица тверды, как медали,
И надменно весел взгляд.
Эпатируют? Едва ли,
Просто мальчики шалят.

Обойдем чванливый Запад
На полкорпуса хотя
И Толстого сбросим за борт
Вместе с Пушкиным шутя.

Пошумели, заскучали.
Там война. А там она,
Чьи жестокие скрижали
Примут многих имена.

Там и ты расправишь плечи,
Там и ты получишь слово,
Не заленится рука.
И далеко ей, далече
До того, до спускового,
До злосчастного крючка.

На эстрадах, на собраньях
Живу душу жжешь дотла.
Только что там — кольт иль браунинг
В нижнем ящике стола?

Хоть примериваясь к бездне,
И не лез ты на рожон,
Но не стать на горло песне
Тоже было не резон.