Майами Блюз

Фредди закрыл дверь, которая автоматически защелкнулась на замок, спустился на лифте в вестибюль и вышел на улицу через открытое французское окно, чтобы его не увидели доминошники и бабули-телезрительницы. Конечно, кубинцы могут его опознать, но вряд ли испещренные тюремными татуировками латиносы станут помогать полиции. Они это сделают при одном условии: если кто-нибудь посулит им десятку. Фредди улыбнулся. Он знал, что ни один детектив не предложит бывшим зэкам ни цента за информацию.

Фредди велел Сьюзен ехать в отель «Омни». Когда они проезжали по острову Дилидо, Фредди попросил Сьюзен на минутку остановиться возле моста. Выйдя из машины, он выкинул искусственную челюсть Хока Мозли в залив, вернулся в автомобиль и снова сел на переднее сиденье.

— Что ты выбросил? — полюбопытствовала Сьюзен.

— Не твое дело. Сколько раз я просил тебя не задавать глупых вопросов?

— Извини. Я забыла.

Они оставили автомобиль на гостиничной парковке и вошли в отель. Фредди показал портье брелок от ключей с номером комнаты, и тот, кивнув, что-то сказал коридорному. Через несколько минут коридорный привез на небольшой тележке в номер к Сьюзен и Фредди кастрюльку со свиными отбивными, которые Сьюзи приготовила давеча к ужину. Фредди позвонил в ресторан и попросил доставить к ним в номер бутылку шампанского, кофе и столик на двоих. Они поужинали при свечах, любуясь через окно прекрасным видом на залив.

Фредди поблагодарил Сьюзен за прекрасный ужин, хотя и отбивные, и гарнир давно остыли.

Если у Сьюзен и были какие-то вопросы к Фредди, то она предпочла оставить их при себе.

Глава 14

Хок шевельнул ногой, и по всему телу тут же прокатилась волна адской боли, на секунду заслонившая собой тупую ноющую пульсацию в челюсти. Несмотря на боль, Хок обрадовался — значит, ногу он все-таки чувствует. Голова Хока была зафиксирована с боков двумя подушками, а руки привязаны бинтами к койке, чтобы он не прикасался к лицу и не мог сорвать повязки. По обе стороны койки стояли капельницы, и в руки Хока по пластиковым трубочкам стекала какая-то прозрачная жидкость. При каждом вдохе у Хока начинала кружиться голова, — вернее, полголовы, если можно так выразиться, поскольку нижнюю часть своего лица Хок совершенно не чувствовал.

Поскольку Хок был стеснен в движениях, то с больничной койки ему видна была только часть противоположной стены, из которой торчала какая-то непонятная металлическая конструкция. Хок пытался понять, для чего она предназначена, но лишь через два дня сообразил, что это — кронштейн с подставкой для телевизора. Оказывается, стоило Хоку подписать какую-то бумажку, и ему тут же поставили бы в палату телевизор. Согласитесь, что смотреть телевизор гораздо интереснее, чем днями напролет изучать металлический кронштейн.

К концу недели, когда Хоку разрешили сидеть в постели и даже самостоятельно ходить в ванную комнату, он решил-таки взять телевизор, но в последнюю минуту передумал. По телеку то и дело передают рекламу всяких вкусностей, а постоянно голодному Хоку не хотелось подвергать себя кулинарным пыткам. Ему и без того все время снился двойной чизбургер с беконом.

В палате стояло четыре койки, но Хок был единственным пациентом. Сюда клали только тех пациентов отделения челюстной хирургии, у которых были особенно серьезные патологии. Правда, на одну ночь к Хоку подселили четырнадцатилетнего еврейского юношу — «принца», как его любовно называла сердобольная мамаша, — которому должны были удалить зуб мудрости, но потом Хок снова стал единоличным хозяином палаты. Ему не нравилась эта белая комната, он ненавидел эту больницу, его тошнило от медбрата-педрилы, который похоже, испытывал оргазм, ставя Хоку клизмы.

Хока прооперировал хирург-ортодонтист Мюррей Голдштейн, которому ассистировал личный дантист Хока, доктор Дэвид Рубин. Доктор Рубин всегда испытывал симпатию к Хоку, хотя никак не мог простить ему тот знаменитый поход в морг, когда док Эванс выдернул у Хока все зубы. Тем не менее, доктор Рубин искренне переживал за Хока, и буквально возликовал, когда выяснилось, что в изуродованный рот его пациента все-таки можно будет втиснуть новую искусственную челюсть. Хотя до этого момента было еще далеко, поскольку челюстные переломы срастаются долго, а потом еще из десен будут извлекать многочисленные осколки зубов. Пока же рот Хока был в буквальном смысле подвязан проволочкой, так что есть он мог только жидкую пищу, принимая ее через стеклянную соломинку. Синяк на правом бедре был размером с футбольный мяч, и еще несколько дней после того, как Хоку разрешили вставать с постели, он ходил сильно прихрамывая.

Первыми его навестили Ред Фаррис и Луиза. Хок тогда еще не совсем отошел от наркоза, поэтому запомнил лишь нависшие над кроватью рыжие усы Фарриса и испуганное бледное лицо Луизы в дверном проеме. Хок не слышал, что ему говорил Ред, но тот догадался оставить ему записку, которую Хок позднее обнаружил на прикроватной тумбочке. Записка была приложена к бутылке «Смирновской» и кексу, который был обернут золотистой фольгой, и гласила: