Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

В такой кризисной ситуации мы с ним встретились снова. Он судорожно искал, чем заняться, помимо сидения в опустевших и нагоняющих смертную тоску библиотеках. Особенно тоскливо было тем, кто помнил ещё недавнее многолюдье и какую-то почти праздничную суету в Ленинке. Суету праздника знаний и приобщения к вечному миру человеческой мысли, устремлённой из прошлого в светлое будущее.

Ближе к цели воспоминания прервались, и подумалось: опять рыба. Наверное, московские рыбники хотят, чтобы я с какими-нибудь их договорами поехал на Камчатку или на Сахалин «выхватывать» разнаряженную им продукцию и, может быть, повторять первоначальные подвиги. Ох, не хотелось бы снова испытывать судьбу.

При социализме мне несколько раз приходилось помогать отделу снабжения радиозавода и ездить с договорами и разнарядками к смежникам — отгружать, например, дефицитные алюминиевые трубы, из которых в моём цехе изготавливались сверхмощные антенны для военных машин связи. Основной задачей при этом было опередить других «толкачей» и небольшими подарками, либо походом в ресторан, либо приглашением на Байкал и т. д. добиться первоочередной отгрузки, чтобы не сорвать план своего цеха и своего завода. Премия коллектива при выполнении плана достигала 35 %, и это, при отсутствии других доходов, было очень весомо.

Но тогда около предприятий не крутились бандиты. Теперь их задача — самим урвать выпущенную продукцию и продать её любым страждущим по завышенным ценам. Наверное, и на Камчатке я закупил рыбу по этой же схеме, как знать.

Предвидя именно такое развитие событий, вытекающее из моего опыта, я нехотя ехал по столице в сопровождении двух посредников, заранее решив, что вряд ли приму подобный сценарий. После Камчатки прошло уже больше года, есть и другие наработки. А кроме того к концу первого года исполнилась голубая мечта, пожалуй, любого советского человека, а уж предпринимателя тем более — я приобрёл шикарную квартиру в пятьдесят шесть квадратных метров, почти в центре Москвы, недалеко от Чистых прудов, примерно за сорок пять тысяч долларов. С «Жигулей» пересел хоть пока ещё не на «Волгу», но на очень представительный «Москвич» 41-й модели. Наработались и оборотные средства, а главное, я поверил в свои способности на новой стезе. Во имя чего рисковать теперь?

Пока эти мысли крутились в голове, мы доехали до цели. Вошли в солидное московское здание, быстро нашли нужную комнату и увидели улыбчивых и весьма обаятельных дам. И… я слышу бизнес-предложение, которое удивило меня не меньше, чем… полёт первого космонавта.

Оказалось, что не надо лететь ни на какие Камчатки и Сахалины, не надо рисковать и выталкивать продукцию, а достаточно только солидно подписать договора, и они перенаправят мне четыре железнодорожные секции различных рыбных консервов, от которых отказалась московская торговля. Причём, с учётом рекомендаций одного из посредников, серьёзному предприятию, коим, конечно же, является «СибАтом», судя по названию и респектабельному директору, необязательна даже частичная предоплата. Интересно, изменили бы они своё мнение о респектабельности, если бы я, например, подпрыгнул в этот момент или захлопал в ладоши?

Не знаю, как посредник за пять процентов комиссионных расписал возможности моего предприятия, с какими комментариями он подарил мои книжки «Бригада в зеркале социологии» и «Коллективный подряд: проблемы и перспективы», но я думаю, что они приняли меня за известного экономиста, а может быть, за директора местного отраслевого торга системы атомной энергетики или отделившегося от неё сверхсолидного предприятия. Интернета тогда, слава Богу, не было, и справки навести было непросто, а расспрашивать меня они, к счастью, постеснялись.

Вместо выражения восторга я солидно попросил немного времени определиться с нашими возможностями по приёму шестнадцати вагонов, что составляет примерно шестьсот-семьсот тонн консервов.

Таких объёмов, да ещё и «бесплатно», я, конечно, не ожидал. Это было в 15–17 раз больше, чем партия с Камчатки, ни разгрузить, ни хранить, ни продать такое количество консервов моим небольшим коллективом было практически нереально.

«Следует, наверно, согласиться хотя бы на одну секцию?» — судорожно думал я, сидя в соседней комнате и изо всех сил изображая попытку непростого в ту пору дозвона в другой город. И здесь мне вспомнилась история из раннего детства. В шесть лет в пионерском лагере я сказал приятелям, что люблю играть в шахматы. Хотя до сих пор я играл ими, но не в них, а лишь, как оловянными солдатиками, хаотично передвигая по столу или по полу. Но надо же, один из новых лагерных друзей предложил сыграть. Я готов был сгорать от стыда скорого разоблачения, но отступать уже было некуда. Слово сказано, и я согласился. С расстановкой шахмат, глядя на его позицию, я справился вполне успешно. Ходил вначале так же, как и противник. Несколько моих ошибок было отнесено на невнимательность. С тех пор я уже точно помнил, как ходят и расставляются все фигуры. До этого запомнить не мог, несмотря на папину незамысловатую педагогику.