Маятник Фуко

Возможно, в этом была и наша вина. Алье начал привлекать Гарамона на свою сторону почти год назад, со дня алхимического праздника в Пьемонте. Гарамон доверил ему картотеку ПИССов, чтобы он выловил в ней новые жертвы для увеличения каталога «Изиды без покрывал»; он советовался с ним по каждому вопросу и, несомненно, каждый месяц аккуратно выписывал чек на его имя. Гудрун, которая временами отправлялась в разведывательное путешествие в конец коридора, за стеклянную дверь, ведущую в туманное, непроницаемое королевство «Мануция», доносила нам озабоченным тоном, что Алье практически занял кабинет госпожи Грации, диктовал ей письма, приглашал новых посетителей в кабинет Гарамона, короче говоря — и здесь от волнения Гудрун теряла еще больше гласных, — вел себя, как ее шеф. Нам следовало бы пораньше призадуматься, почему Алье проводит столько времени над списками адресов авторов издательства «Мануций». У него было достаточно времени, чтобы обнаружить новых ПИССов, которые могли бы взяться за написание книг для «Изиды без покрывал». А вместо этого он продолжал писать, разговаривать с людьми, проводить совещания. Но, по существу, мы сами склонили его к тому, чтобы он вышел из-под нашей опеки.

Бельбо устраивала эта ситуация. Чем больше значил Алье на улице Маркиза Гуальди, тем меньше Алье присутствовал на улице Синчеро Ренато, а это означало, что тем менее вероятным было то, что один из неожиданных визитов Лоренцы Пеллегрини — при которых он с каждым разом зажигался все больше и больше, не пытаясь скрыть своего возбуждения, — может быть прерван нежданным появлением «Симона».

Такое положение дел устраивало и меня, поскольку я равнодушно относился к «Изиде без покрывал», — меня все больше затягивала история магии. Мне казалось, что у сатанистов я обучился всему, чему мог обучиться, и я отдал в руки Алье все контакты (и договоры) с новыми авторами.

Диоталлеви тоже не имел ничего против в том смысле, что создавалось впечатление, будто жизнь все более теряла для него значение. Когда теперь я все вспоминаю, то осознаю, что мы тогда не замечали, с какой угрожающей быстротой он худел, и не раз приходилось видеть, как он сидел в кабинете, склонившись над какой-то рукописью, вперив взгляд в пустоту; мне казалось тогда, что ручка вот-вот выскользнет у него из рук. Это была не дрема, а крайняя степень истощения.

Однако существовала еще одна причина, по которой нас устраивало, чтобы Алье появлялся у нас все реже и реже, отдавал нам не понравившиеся ему рукописи и затем скрывался в конце коридора. На самом деле нам не хотелось, чтобы он слышал, о чем мы говорим. Если бы нас спросили, почему, мы ответили бы, что из чувства стыдливости или деликатности, ведь мы занимались пародированием метафизики, в которую он так или иначе верил. А, по существу, речь шла о недоверии, постепенно мы обрели естественное самообладание людей, которые осознают, что располагают тайной, и шаг за шагом оттесняли Алье в толпу профанов, поскольку мы все трое медленно и со все уменьшающимся количеством улыбок познавали то, что сами изобрели. Кроме того, как говорил Диоталлеви в редкие моменты хорошего настроения, теперь, когда мы создали настоящего Сен-Жермена, мнимый Сен-Жермен нам не нужен.

Внешне Алье не принимал нашей сдержанности на свой счет. Он весьма вежливо и изысканно приветствовал нас, а затем исчезал. С аристократизмом, граничащим со спесью.

В один из понедельников я довольно-таки поздно появился в издательстве, и ожидавший меня с нетерпением Бельбо попросил зайти к нему, пригласив также и Диоталлеви.

— Важные новости! — заявил он.

Он готов был продолжить, но тут вошла Лоренца. Бельбо разрывался между радостью от ее прихода и нетерпеливым желанием поведать нам о своей находке. Почти тотчас же раздался стук в дверь, и на пороге появился Алье.

— Не хочу вам мешать, прошу вас, сидите. Не имею права прерывать совещание. Хотел бы только предупредить нашу дорогую Лоренцу, что я нахожусь в другом конце коридора, у господина Гарамона. И надеюсь, у меня есть возможность пригласить ее в полдень на рюмку шерри в мой кабинет.

В его кабинет! На этот раз Бельбо вышел из себя. По крайней мере настолько, насколько у него получалось выходить из себя. Дождавшись, когда Алье закрыл за собой дверь, он сквозь зубы процедил:

— Ma gavte la nata!

Лоренца, которая все еще махала рукой вслед Алье, с веселым видом поинтересовалась, что это значит.