Маятник мести

— Что-что. Пьян как собака.

— Ложись, что стоишь?

— Я сейчас.

Выйдя на кухню, Виктор достал бутылку коньяка и выпил свои обычные пятьдесят грамм. К этой процедуре он привык после трагедии с домом, только так он смог заснуть. Подумав немного, налил себе еще столько же, выпил, а потом долго сидел за столом, вертя в руках пустую рюмку. Похоже было, что жизнь поставила перед ним самую сложную задачу.

ГЛАВА 33

Пролежав первую ночь на пепелище, оплакав жену и детей, Григорий замазал рану пеплом и на день скрылся в камышах около озера Гнилого. Тут его поджидала первая удача, солдатская шинель, сгоряча брошенная в камыши лихим дембелем года два назад. Очистив ее от грязи, цыган завернулся и продремал весь день. Уже ночью, пробираясь к дому, он наткнулся на валяющегося в кустах алкаша, лежавшего в обнимку с удочкой. Какую рыбу он хотел ловить в озере, где не водились даже пиявки, неизвестно, но его ботинки пришлись Григорию впору, так же, как и шапка, но самое главное — у него имелись спички.

Вернувшись на пепелище, Григорий долго искал на месте бывшей кухни, среди головешек, нужную ему вещь — лезвие ножа. Деревянная ручка сгорела, лезвие слегка утратило твердость, но это было оружие. И Григорий пустил его в ход буквально через пять минут.

Выйдя на улицу, цыган прерывистым свистом подозвал к себе небольшую бродячую собаку рыжей масти. Пепелище привлекало бездомных собак, они сбегались со всего города целыми стаями.

В детстве, прежде чем получить кличку Граф, Григорий носил другое прозвище — Собачник Гриша. Это был его коронный номер, на спор выйти на улицу и подозвать свистом первую попавшуюся собаку, большую или маленькую, но непременно бродячую, много повидавшую, а потому недоверчивую. Когда он шел по улицам, за ним бежала целая свора псов всех мастей и видов. Да и вообще, любая живность тянулась к нему. Многие из его детских друзей были уверены, что Гришка знает звериный язык, он так часто разговаривал с ними, а собаки в ответ словно пытались что-то сказать, заглядывали ему в глаза, повизгивали, бешено работали хвостом. Гришка только смеялся — не объяснишь, что говорил он с ними только на одном языке — цыганском.

Вот и сейчас, подозвав дворнягу, он долго гладил ее по хребту, что-то говорил по-своему, словно просил прощения, напоследок даже чмокнул в макушку между ушей, а затем одним резким движением вонзил в ее небольшое тельце нож. Собачка даже не взвизгнула. Тщательно разделав тушу, Григорий развел в стенах своего дома небольшой костер и зажарил ее на углях. Перед тем, как есть свою «дичь», он долго крестился, пытался вспомнить свои какие-то, цыганские молитвы. Есть собак у них в народе как-то не поощрялось, но Григорий прекрасно знал, что другой еды он сейчас добыть не сможет.

На третий день, шаря по округе, он нашел очень приличное убежище подвал старой, еще царских времен водокачки. Когда вода стала непригодной для приготовления пищи водокачку закрыли, а потом попытались разобрать. Красный обожженный кирпич оказался превосходного качества, но кладка оказалась крепкой. В конце концов башню стали рвать небольшими кусками и это случилось уже на Гришкиной памяти. Кирпич вывезли, а вот подвал остался, только в нем по колено стояла вода. Любопытный Григорий, исследуя подземелье с факелом в руках, обнаружил, что одна из комнат не так залита водой, всего сантиметров на пять. Пол в этом помещении был примерно на полметра выше, чем в первом зале, а небольшая железная лестница со временем сгнила и рассыпалась в прах. Очевидно, тут стоял двигатель насоса, сверху еще сохранилась двухтавровая балка с остатками ручной тали в виде массивного крючка и пары шкивов. В углу Григорий разглядел остатки сварной конструкции, которые он затем переделал в ложе, настелив сверху горелых, но еще крепких досок со своего пепелища. Позднее, через неделю, он нашел в развалинах одного из цыганских домов небольшую круглую печку-буржуйку фабричного производства еще времен Отечественной войны. До подвала он ее докатил, а вот внутри пришлось повозиться. Больше всего Григорий боялся, что вновь откроется начавшая затягиваться рана, но все-таки он смог управиться с железякой одной рукой. При худощавом телосложении цыган от рождения был силен за счет сухожилий, а не мускулатуры. Про таких в народе говорят- мослистый.