Майдан по-парижски

И стал по той же самой причине, почему сейчас на Украине появился бог любви Путин, кому националисты каждый день возносят молитвы, пусть и выраженные в грубой форме, и с припевом "ла-ла-ла-ла".

Обидно было, что такой вождь появился не у "нас", а у "них".

В пику Генриху III — ярый гетеросексуал. Умный. Хитрый. Умеющий строить интриги не хуже той самой Медичи. Умеющий воевать и побеждать. Умеющий управлять. С которым даже его враги состоят в переписке. У которого даже ненавидящие его Гизы тайком ищут союза, а Филипп II во время секретных переговоров, которые Беарнец сливает в тогдашнюю памфлетную прессу, готов признать его королем и профинансировать по ставке, в разы превышающей лотарингскую, в обмен на переход в католичество, а также обещание не препятствовать испанской политике в Европе и не вести с Испанией войн. И при этом Беарнец отказывается, поскольку — В ПРЕССЕ — не хочет запятнать себя цареубийством, а В РЕАЛЕ — не собирается связывать себе руки.

Вобщем ненависть с Наваррскому была обратной стороной восхищения им, и это признавали как его сторонники, так и его противники.

Таким образом, когда сначала был убит Гиз, а потом Генрих III, вся страна не сомневалась, кто станет королем. Вопрос был только — когда и как.

11

Итак, в 1590 году с помощью Фарнезе Лиге удалось снять блокаду с Парижа. Испания предприняла беспрецедентные меры, чтобы не дать Генриху победить в этой войне.

Читавшие "Неизвестную войну"[9] прекрасно помнят и рейды Субиаура к Блавэ и устью Жиронды, и дона Хуана де Агилу,заключившего союз с бретонским герцогом Меркуром (Меркёром), и блистательного Томе Паредеса, который с 300 испанскими солдатами отбивался на Келерне от 6000 англичан и французов.

Надо сказать, что Елизавета Английская всерьез оценила эту угрозу. Она прекрасно понимала, что поражение Генриха в борьбе за власть и происпанское правительство в Париже (с учетом провала экспедиции 1589 года и галопирующей инфляции) ставят на Англии жирный крест. Франция воспринималась как последний форпост борьбы с Испанией, именно поэтому для нее выделили английские войска, при этом даже ослабив армию в Ирландии.

В январе 1591-го Наваррский попытался завладеть Парижем хитростью.

Шестьдесят солдат-протестантов, переодетых в крестьян, повели в Париж подводы с мукой. Их задачей было обманом захватить ворота Сент-Оноре, перебив охрану, и открыть их 1500 солдатам с двумя пушками.

Около трех утра 21 января первые подводы с мукой подошли к городским воротам.

Но Генрих не учел одного — во время прежних боев и блокады все предместья выгорели и площадь перед воротами представляла собой лысую, безлесую степь без построек. Поэтому Анрли Орлеанский, командовавший отрядом вторжения, был вынужден подвести войска почти вплотную к городским стенам, лязг доспехов и разговоры швейцарцев привлекли внимание парижской охраны, и она была усилена на этом танкоопасном направлении.

Ворота прибывшим телегам не открывают и говорят, что сгрузить мешки можно на пристани Сены.

План провален, Генрих уводит войска, а лигисты потешаются над королем, и называют 21 января 1591 года "Днем муки".

1591 и 1592 годы прошли под знаком борьбы за Нормандию. От победы в этой борьбе зависели коммуникации Генриха с англичанами и голландцами. Итак, 19 апреля 1591 года взят Шартр. 19 августа пала и столица Нормандии — Руан, но вскоре католики выбивают протестантов из Руана.

В декабре 1591-го Генрих подходит к Руану с 12 тысячами солдат, и начинает осаду города, которая длится до мая. Осада оказалась кровавой, именно под Руаном был убит Шико. Из Генриха Манна: "Генрих преследовал их [т.е. лигистов] по пятам во главе своей кавалерии, и нередко случались оживленные стычки. С военной точки зрения они не имели значения, но одна из них имела характер одновременно комический и патетический. Случилось так, что в одном из особенно горячих дел граф Шалиньи схватился один на один с весьма ловким фехтовальщиком, которому удалось, нанеся и получив немало сильных ударов, обезоружить графа и взять его в плен. (Уж так повернулось военное счастье, несколькими днями ранее такова могла бы быть судьба самого Генриха.) Но плен стал нестерпимым для Шалиньи, когда он обнаружил, что рыцарь, которому он сдался, был не кто иной, как королевский шут!