Читаем Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось полностью

Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось

Слушая стихи, наиболее эрудированные студенты в зале вспоминали бессмертные слова великого пролетарского вождя: «Не знаю, как насчет поэзии, но насчет политики — правильно».

А вот далее, когда поэт под аплодисменты воодушевленно-скучного зала удалился, на сцену вышло искусство. Свое собственное, самодеятельное, студенческое. Выпорхнула бабочкой худенькая первокурсница в красном платье — момент обязывал соблюдать скромность и в то же время политическую зрелость в туалете. Зазвучал рояль, немного расстроенный, но вполне приличный для того, чтобы услышать «Весенние воды» Рахманинова.

Программа концерта теперь покатилась повеселее. Ведущий с копной каштановых волос (конферансье его назвать было нельзя, в век Смирнова-Сокольского, Гаркави и Алексеева это была особая профессия, ею могли в совершенстве овладеть только остроумные и находчивые люди, умеющие выйти не только с заранее заготовленной шуткой или репризой, но и выстрелить экспромтом) объявил следующий номер, и на сцене появился с коротенькой флейтой-пикколо молодой человек в расшитой рубашке, по случаю исполнения народной музыки подпоясанной ремешком, — то ли украинской была рубашка, то ли молдавской. Но когда артист заиграл, сомнений не оставалось: рубашка — молдавская, флейта закрутила молдовеняску, карусель двинулась вперед, убыстряя бег, а когда сил уже не было и она, устало пожаловавшись залу, затихла, из горлышка флейты выпорхнул «жаворонок», и после каскада звуков — это был его жавороночий смех — улетел восвояси.

Зал бурно отреагировал на полет «птички», и в тот момент, когда счастливый флейтист с видом невозмутимого деревенского мужичка покидал сцену, снова вышел бодрым шагом ведущий с копной каштановых волос и сказал коротко всего четыре слова: «Далеко, далеко». Исполняет Майя Кристалинская», потом после короткой паузы добавил: «Студентка первого курса пятого факультета». И удалился.

Майя в тот вечер впервые появилась перед такой необъятной аудиторией. Зал был переполнен. У стен стояли, чуть ли не обнявшись от тесноты, прижавшись друг к другу, те, кому кресла не достались. На торжественное заседание они не пришли, а вот на концерт протиснулись, к тому же были объявлены еще и танцы.

Перед глазами Майн все плыло как в тумане — большая люстра на потолке погашена, горели софиты по бокам сцены, отгораживая от нее зрительный зал туманной кисеей, и нужно было вглядываться в зал, чтобы разобрать лица. Так будет много раз, спустя несколько лет перед Майей пройдут залы самой разной величины — от маленьких клубных, с порталом-окошком, до зала Дворца спорта в Лужниках, и везде слепят софиты, если нечаянно взглянуть в их огненный зрачок, и только в сельских клубах не будет пелены между зрителями и залом и четко можно различить восторженные лица в тусклом освещении нескольких лампочек на потолке.

Но все равно ощущение праздничности не отступит никогда, веда» певица творит праздник для слушателя. В этом ее работа.

Но психология исполнителя такова, и это позднее поняла Майя, что, начиная творить праздник и выходя на площадку внутренне спокойным, он все более и более сам ощущает его воздействие, и даже самый опытный артист, который может отработать на технике, не вложив поначалу ни капли души, думая только о том, как бы побыстрее расписаться в ведомости и успеть на другой концерт, выйдя за кулисы, поинтересуется реакцией тех, кто слушал его только что. Он не снизойдет до вопроса: «Ну, а как я?» — а прочтет на лицах бессловесную рецензию на свое выступление, протянет руку, прощаясь со знакомыми, а рука-то у него окажется ледяной. Полный зрительный зал обладает магией втягивать в себя любого актера, как воронка в середине быстрого течения реки.

Майя, выйдя в переполненный зал, немного оробела, нерешительно подошла к авансцене — одно неверное движение, показалось ей, она оступится, и… Она слышала, как пианисточка, ее аккомпаниатор и однокурсница, та самая худенькая девочка в красном платьице, с которой вчера они репетировали (а так как нот у них не было, обе соединяли свои партии по слуху), придвигает стул поближе к клавиатуре. Пианистка оказалась девочкой способной, на репетиции быстро нашла нужный темп и повела Майю; это было непривычно, потому что до сих пор Майя пела самостоятельно, без аккомпанемента, разве что в школе на уроках пения, когда учительница играла на пианино и вместе с учениками громко пела, перекрикивая их, но ведь это был хор, и в солистки ее никто не приглашал.

Майя остановилась почти у края авансцены, освещенная со всех сторон софитами, и повернулась к девочке, уже сидевшей за роялем, — как делают настоящие певицы; та опустила руки на клавиши, и Майя услышала вступление к песне — несколько аккордов разной высоты — и запела: