И когда позвонил Володя Петренко и сообщил, что предложил включить ее в бригаду артистов, едущую в Закавказье вместе с ним и его квартетом, и Госконцерт дал согласие, Майя обрадовалась.
Гастроли были двухмесячными, и Майя написала заявление на два отпуска — очередной и за свой счет.
Начальник КБ Леонид Иванович Машей, человек, который жил не только авиастроением, но еще и хорошо знал архитектуру, живопись и неплохо рисовал, углубился в заявление Майи, потом взглянул на нее, сидевшую перед его столом, и коротко спросил:
— Гастроли?
Майя ответила тоже коротко:
— Да.
— Надеюсь, уходить не будешь?
— Не знаю, — честно сказала Майя.
— Ладно; Я не могу тебе отказать мог бы, но не имею права мешать. Пой. — Машей подписал заявление, затем поднялся из-за стола и протянул Майе руку: — Успехов!
…Здесь, вдали от Москвы, о ней никто не знал, московский «десант» на кавказской земле, сплошь, за небольшим исключением, состоял из артистов без имени, но, как решили в Госконцерте, сумеющих обратить на себя внимание. Пока у них было одно достоинство — они из Москвы, а столица всего государства в столицы союзных республик плохих артистов не посылает, иначе самолюбивые кавказцы могли бы расценить это как недружественный политический акт «центра» по отношению к «окраине».
Были в концерте номера на любой вкус: и вокал — сопрано и тенор, и сцены из спектакля, и балетная пара, и вокальный дуэт. Я не называю фамилий, потому что сегодня они никому ничего не скажут. Но вот одну фамилию все же назову:
«Олег Бошнякович — художественный свист, — значилось на афише, и строчка эта тогда тоже ни о чем не говорила. Подумаешь, невидаль — художественный свист. Иногда приезжает на гастроли Таисия Савва — красиво свистит, ничего не скажешь, — разные мелодии, песенки. Но Олег Бошнякович, поверьте, — это другое дело! Мне не раз приходилось слышать его свист — и не на концертах, а в кругу наших общих друзей, и то, что он делал, — это для Книги рекордов Гиннесса. Блестящий пианист, ученик Игумнова и Нейгауза, этих корифеев русской пианистической школы, вдруг обнаружил еще одну грань своей феноменальной одаренности — вот этот самый свист. Оперы «Евгений Онегин», «Кармен» он свистел от начала до конца с небольшими купюрами! Я не знаю, чем Бошнякович ошеломил слушателей Закавказья, но думаю, что это не были модные шлягеры.
И наконец, последняя строчка афиши — «Майя Кристалинская — жанровые песни». Не будем сейчас протестовать против такого определения песен Кристалинской, простим безвестного составителя афиши. Для нас важно другое — это была первая афиша с именем Майи в ее жизни. Потом их будут сотни, но первая имеет одну особенность: при взгляде на нее, висящую на улице, обозначенный новичок с гордостью может считать себя артистом…
Закавказские столицы, непохожие друг на друга, но всегда, в любые времена, имеющие одно общее — искреннее гостеприимство, слились за эти месяцы для Майи в один большой, со всех сторон облепленный горами и не знающими увядания зелено-изумрудными скверами город. И концерты московских гостей посещались усердно, столичная эстрада всегда высоко ценилась в тех краях, где и своя в грязь не ударяла, но все же — в московской выбора поболее и много начинающих. И Майя на концертах заметила тот интерес к ее выступлениям, который был в Москве, и, так же как в Москве, ее окружала стайка молоденьких поклонниц, на этот раз — исключительно черноволосых, и протягивались программки концертов, блокнотики, студенческие тетрадки и даже записные книжки для автографов. А однажды одна девушка протянула… зачетку, — видимо, ничего другого в сумочке не оказалось. А когда Майя заканчивала этот свой легкий и приятный труд, стайки не разлетались, а стояли возле Майи, восторженно глядя на нее, а она улыбалась им в ответ, не зная, что сказать, и, если они что-то спрашивали, охотно отвечала на вопросы своих нежданных поклонниц, говоривших с кавказским акцентом.
Это бывало не только вечером, после концерта, но и днем, когда она выходила из гостиницы — бакинской, тбилисской, ереванской. А возвращалась с неизменным букетом, полученным на концерте. Майя раздавала цветы, заходя в номера своих коллег. Букеты кроме нее получали на концертах Олег Бошнякович и Владимир Петренко, который честно делил на четыре части цветы и выдавал каждому из своего ансамбля по нескольку гвоздик или роз.
Темный, серо-синий Каспий за парапетом что-то тихо бормотал; на Мтацминду в Тбилиси медленно полз фуникулер, и горизонт закрывала горная гряда на окраинах; в Ереване были розовые вечера, когда солнце накрывало темнеющую шапку Арарата. Все казалось Майе прекрасным, а сама она чувствовала себя сказочной принцессой, опустившейся в эту страну на ковре-самолете.