Майя Плисецкая. Богиня русского балета

– В Германии я живу в течение года менее пяти месяцев, – подтвердил Родион Щедрин в одном из интервью. – И все мои истоки, все мое существо – конечно, российское. Коэффициент полезного действия сейчас в России страшно низок. Много времени тратится впустую. Звонки, переговоры, факсы туда-сюда… И ничего. Просто потерянный день. Без всякой пользы. Опять наша российская говорильня… И Майе Михайловне здесь было трудно, не считая всех обид, которые ей были нанесены. Для того чтобы заниматься своим делом, сподручнее находиться за границей, оттуда легче ездить!

Оказалось, из Мюнхена им было проще ездить и в свой дом в Литве… Майя Михайловна с Родионом Константиновичем очень любили встречать Новый год именно там, у камина в своем уютном литовском доме. Казалось, для них это самое романтическое место на земле, где они были рядом, вместе, несмотря на былые, реальные или мнимые, внутренние разногласия. Романтизма неизменно добавляли лебеди, всякий раз прилетавшие на озеро возле их дома.

– Лебеди появляются, как только мы приезжаем, – удивлялась балерина. – Это какая-то мистика или предзнаменование! Однажды один с рыжей головой приплыл. Успели заснять для подтверждения невероятного. Есть цветное фото. За сколько-то километров от нас есть место, где зимой теплая вода. Лебеди там зимуют. Однажды приехали мы встречать Новый год, вышли на терраску и видим: боже мой, летят 14 лебедей! Стая опустилась около плотика, покружила в нашей воде, лебеди подвигали головками, помахали крыльями. Думала, что я брежу. Фантастика! И Родион, и наша Наташа, которая содержит дом, видели этот чудодейственный визит… Погостили лебеди недолго, снялись и улетели.

«Целью моей жизни всегда был танец. И эта цель достигнута».

(Майя Плисецкая)

Конечно, многие тогда считали, что Плисецкая и Щедрин навсегда покинули Россию…

– Мы – граждане России, у нас российские паспорта, – поясняла балерина. – А в Мюнхене у Родиона Константиновича договор со всемирно известным издательством «Шотт». Поэтому мы здесь. Здесь изданы все произведения Щедрина. И главное – исполняются. Это тоже великое дело. Исполняют самые лучшие музыканты, лучшие дирижеры, лучшие оркестры, лучшие солисты поют. А если бы мы жили на авторские гонорары в Москве, мы были бы нищие. Здесь же с авторским правом все нормально, платят по-немецки аккуратно.

Упоминание о возможной нищете – конечно, не более чем эмоциональное преувеличение. Что и говорить: неповторимая Майя к тому времени давно достигла (и слава Богу!) того жизненного уровня, при котором порой, как бы это помягче выразиться, сытый голодного не разумеет. Ее непонимающие высказывания в прессе о нищете и трудном существовании большинства россиян свидетельствовали именно об этом:

«Все время – дайте. Требуем от всех все. Дайте нам пенсии, зарплату, квартиру. Страна тебе ничего не должна, она у тебя ничего не одалживала (да неужели? А здоровье многих ветеранов, потерянное в годы Великой Отечественной? А труд учителей и врачей, инженеров и проч., получающих мизерные зарплаты и пенсии? – Авт.). – Мне так надоело это слышать!.. Я не вижу бедственного положения ни в чем. Ни в спорте, ни в балете. И поют в опере замечательно. Другое дело – все действительно разбегаются туда, где больше платят».

Относилось ли сказанное к ней самой? Думается, высокая оплата творческого труда не имела для Плисецкой принципиально большого значения. Главной была все-таки возможность появляться на сцене… Невзирая на годы.

Однажды Майя Михайловна получила факс от итальянского менеджера, работавшего на Мориса Бежара. Хореограф приглашал ее в Геную на закрытие фестиваля танца, который проводила его труппа. Плисецкой предстояло выступить вместе с самим Бежаром и знаменитой итальянской балериной Карлой Фраччи в балете-импровизации на сюжет пьесы Жан-Поля Сартра «За закрытой дверью».

О том, что придется исполнять импровизацию по пьесе Сартра, Майя Михайловна узнала только по приезде в Геную. Причем театральных костюмов не планировалось: все трое должны были одеться в то, что оказалось с собой в личном гардеробе. Но главным было не это, а крайне содержательный сюжет этого действа, от участия в котором Плисецкой, навсегда зачарованной изощренными бежаровскими фантазиями, и не пришло в голову отказаться. А хореограф, похоже, упивался возможностью использовать в своих околобалетных опусах звезду такого уровня, как Плисецкая. Не важно, что слишком возрастную. Скорее всего, собственно танец там был опять не столь и важен…

«Бежар поинтересовался, каких цветов туалеты я привезла с собой. Цвет моего туалета Бежар выбрал черный. А Карла Фраччи облачилась в платье белое, кружевное. Сам творец был в черных брюках и черной водолазке – как обычно он появлялся на публике.