«В те времена Осетинский был одним из немногих людей, которые как-то пытались помочь, — рассказывал мне Гребенщиков спустя много лет. — Потом выяснилось, что он больше разговаривает, чем делает. Это — во-первых. А во-вторых, он оказался невероятным хамом. Он культивировал в себе хамство как метод жизни. Скажем, мне он хамил мало, что-то его удерживало. А вот над Майком действительно измывался. И то, что он, якобы, ставил дикцию мне и Майку, не очень соответствовало действительности. Да, он задался целью сделать из Майка человека, но продолжалось это недолго».
Как бы там ни было, после концерта на Юго-Западе Осетинский вежливо попрощался с Гребенщиковым и увез Науменко к себе домой. Весь следующий день они провели в элитном баре «Жигули» на Калининском проспекте. Два деятеля праздновали заслуженную победу, заедая астраханской воблой ледяное пиво.
В тот момент они даже не подозревали, какая опасность нависла над ними. Как однажды справедливо заметил Майк — против кармы не попрешь. Дело в том, что ему оставалось выступить еще на одном «творческом вечере», который должен был состояться в кинотеатре «Пионер». Но если все предыдущие концерты были защищены от всевозможных неожиданностей бумагами с гербовой печатью, то для этого мероприятия документ сделать не успели. Или просто забыли.
«Последний концерт мы устроили по нашей глупости в самом центре “цековской” Москвы, в кинотеатре “Пионер” на Кутузовском проспекте, прямо напротив гнезда Брежнева, — вспоминал подробности Осетинский. — Я вытащил на сцену “падшего ангела со скрипкой” Сергея Рыженко, классического альтиста, победителя всесоюзного конкурса Андрея Гридчука, актера МХАТа Сергея Колесникова, и т. д... Мой директор Черномордик скупил все билеты на вечерний сеанс, и кассирша была страшно рада, потому что народу обычно приходило один-два человека. Двум бабушкам вернули деньги за билеты, но одна гнида — явно отставной кэгэбэшник — не взял деньги, остался слушать. И через два часа нас всех замели — с подпиской о невыезде! Артистов быстро отпустили, а мне инкриминировали незаконную трудовую деятельность. Было ясно, что это — только повод. Следователь, стуча кулаком по столу, орал: “Дело не в ваших копейках! Нас интересует, что вы там делали с точки зрения политики? Нашли место, где петь, идиоты — прямо напротив дома Брежнева! Вы у меня поедете далеко, лет на пять минимум!”»
У этой истории есть любопытное послесловие. Словно предчувствуя беду, прозорливый Олег Евгеньевич попросил одного из приятелей записать этот концерт. Некто по имени Федор, в течение многих лет фиксировавший на пленку выступления Высоцкого и других подпольных бардов, в тот нехороший вечер поехал в «Пионер» с магнитофоном Sony — записывать «какого-то непонятного Майка». С большим трудом моим друзьям удалось разыскать в многомиллионной Москве этого человека. Он нашел на антресолях заветную магнитофонную катушку с песнями Науменко и клятвенно пообещал передать ее для реставрации... но только после своей смерти.
Любовь к электричеству
Они там, за железным занавесом, небось рок-н-ролл вовсю гоняют...
Со временем вокруг Майка сгустился ореол непризнанного пророка. Записав «Сладкую N», он уволился из театра и стал желанным гостем многих литературных салонов. Джазмены и рок-музыканты, авангардисты и авантюристы заслушивали до дыр «Пригородный блюз», возведя его в статус настоящего подпольного хита.
«Если успех в Москве не испортит чутья Майка, — анонимно писал Гребенщиков в журнале «Рокси», — если его не затрахают девушки и не споят пожилые эстеты, то я рассчитываю на кое-что в будущем».
Явный намек на Осетинского предназначался исключительно людям, «посвященным в творческий процесс». И это был типичный для того времени момент. После серии столичных концертов бывший радист Театра кукол начал обрастать гроздьями слухов, а следовательно — конструктивной мифологией.
«Из Москвы Майк вернулся в таком возбужденном состоянии, что его трудно было узнать, — признавался потом Слава Зорин. — В одном из выпусков «Рокси» сохранился забавный анекдот — как Науменко пил в сортире коньяк, чтобы успокоиться. Это был его первый серьезный успех».
О Майке в богемных кругах в ту пору болтали разное. В частности, что песню «Сладкая N» запретили на радиостанции в Америке и одна известная организация взяла у Науменко подписку о невыезде. Также поговаривали, что певец теперь живет где-то под Питером, устроив там домашнюю студию. Предполагали, что Коля Васин привозит туда еду, Иша Петровский — «огненную воду», а Гребенщиков — свежую музыку. Поскольку ни концертов, ни интервью в родном городе у Науменко по-прежнему не было, звучало это вполне правдоподобно.
На самом же деле, Майк скромно трудился сторожем на очередном объекте, зарабатывая крохотные деньги на будущую семейную жизнь.