Майк Науменко. Бегство из зоопарка

«Мы тогда не знали, что он — великий сценарист, — рассказывал Фагот. — Пока после одного из концертов это существо не заявило нам покровительственным тоном: „Хорошо, я беру вас!“ И первое, что он сделал — засунул Борьке в рот камни и заставил его петь!»

Сам Осетинский подобные действия называл «работой с интонированием» или, говоря другими словами, «постановкой дикции у артистов». Приезжая в Ленинград на киносъемки, Олег Евгеньевич снимал роскошные апартаменты в «Астории» и приглашал музыкантов к себе в гости. Удивительно, но следом за Борисом Гребенщиковым под действие его педагогических чар в конце концов угодил и Майк Науменко.

«Разговор с Осетинским произвел на Мишу особое впечатление, — вспоминала Галина Флорентьевна. — Впервые мой сын встретил такого взрослого, известного, эрудированного человека, который вдруг заинтересовался им, захотел понять и помочь. Олег восхитил и очаровал его. После каждой новой встречи Миша прибегал домой слегка обалдевшим, с широко распахнутыми глазами, но окрыленным и счастливым».

Возможно, на 25-летнего музыканта произвело впечатление, насколько органично Олег Евгеньевич Осетинский рассуждает о творчестве Скрябина и Дебюсси, цитирует Вертинского и по-приятельски общается со столпами отечественного кинематографа.

Фагот (сзади Майк и Фан)

Фото из архива Константина Моисеева

«По своей натуре я не чистый художник, а, скорее, криэйтор и педагог, — комментировал свои действия Осетинский. — Идея моя была не вполне тщеславна — я просто хотел доказать, что если ты знаешь, как работает химизм восторга и вдохновения, как выразительно и осмысленно передать эмоции в сложных эстетических структурах — то сможешь запросто переплюнуть любого в более простых, „низких“ жанрах. Я начал учить Бориса и Майка, как правильно петь, играть, редактировать тексты и музыку. Я менял им имидж, ауру, кормил, поил, составлял программы — в общем, шла „отделка щенков под капитанов“».

Не всем из музыкантов «Аквариума» это нравилось, но известный кинодраматург возился с Гребенщиковым и Науменко буквально на износ. С раннего утра они приходили к нему в гостиницу и работали по 10–12 часов в сутки. Потом расслаблялись и пили импортное пиво, которого в свободной продаже не наблюдалось.

За несколько месяцев новоявленный «тренер личностного роста» попытался вывести самодеятельных рок-музыкантов на новый уровень. Надо сказать, что Борису с Майком такая забота об их артистической форме была в новинку и на первых порах однозначно льстила.

«Любезнейшая официантка привозила на тележке омлеты с вареньем, икру и коньяк, — делился воспоминаниями Осетинский. — Боря доставал гитару и, прихлебывая хороший армянский коньячок, начинал петь. „Голос, голос! — Большое дыхание, вибрато, глиссандо, подъязычная кость, мягкое небо, губы, атака, рубато, пикьяре, тембр, крещендо, фразировка, интонация, пауза, субито… менять, править, отделывать!“». У Гребенщикова была уверенность в себе, он брыкался, но, преодолевая самолюбие, быстро схватывал тонкости и нюансы. „Гениально! Это работает! Целую твои ноги!“ — восторженно кричал он в телефон, когда я, уезжая, контролировал результаты из Москвы. С Майком мне было труднее — и легче! Он был еще неопытен, и вообще был не из рока. В нем не было хитрости, плебейской зависти, агрессивной обиды на весь мир, у него в душе была подлинная деликатность».

Вскоре Олег Евгеньевич по-человечески привязался к Майку, считал его тексты изысканными и эстетскими, а самого Науменко называл «русским Жаком Брелем». Он терпеливо учил его раскрывать творческий потенциал, даже в рамках врожденной камерности вокала. Порой они бились над звучанием одного куплета по несколько часов, но конечный результат того стоил.

Однажды Осетинский придумал безжалостное упражнение — заставил Майка множество раз исполнить фразу «как бы я хотел, чтобы ты была здесь», раскачиваясь в трансе и ни разу не повторившись с эмоциями. Все это скрупулезно записывалось на магнитофон и затем тщательно прослушивалось учителем вместе с учеником.