Майк Науменко. Бегство из зоопарка

«У Майка существовал незначительный дефект дикции при произношении шипящих букв, — поделился секретом Андрей Тропилло. — В студии это означало переизбыток высоких свистящих звуков. Поэтому ему приходилось смазывать губы слоем бесцветной помады, которая уменьшала искажения от произношения шипящих букв. Еще надо помнить, что в тот момент группа „Зоопарк“ существовала почти виртуально. Поэтому и „Белую полосу“, и „Уездный город N“ мы делали фактически вдвоем — наполовину это было мое, а наполовину — Миши Науменко. Поэтому Майк на этих альбомах собственноручно писал: „Аранжировано и продюсировано "Зоопарком" и А. Тропилло“. Любопытно, что в расширенном варианте „Белой полосы“, переизданном значительно позднее, Науменко на одном из дублей поет: „Я не люблю "Землян" / Я люблю только то, что пишет Андрей Тропилло“».

Во время этой сессии продюсер, как и прежде, применял свои фирменные креативные ходы.

«Когда записывались „Гопники“, — вспоминал Храбунов, — Тропилло для создания жуткой атмосферы выключил свет. И писали все в полумраке, чтобы мрачняка такого поддать».

Осенью 1984 года альбом «Белая полоса», активно тиражируемый магнитофонными писателями, резко «пошел в народ». Спустя несколько месяцев его активно слушали все регионы: от Калининграда до Владивостока. И ни один человек даже представить не мог, что это последний «прижизненный» альбом группы «Зоопарк».

Фото из архива Бориса Мазина

ШТУРМ КАЗАНИ

«…Были и такие, которые из ничего делали нечто очень великое, а это великое снова превращали в ничто»

Франсуа Рабле

Осенью 1984 года во всесоюзной прессе появилась очередная серия материалов, содержавших критику текстов Науменко. В частности, «Собеседник», «Комсомольская правда» и «Смена» обвиняли песни «Зоопарка» в антисоциальности, пошлости и чуть ли не в пропаганде насилия.

«Что делает толпу на дискотеках скачуще-ухающей, что заставляет компанию слушать „Пригородный блюз“? — разглагольствовал на страницах „Комсомольской правды“ некто В. Липатов. — Очевидно, мода. Мода на музыку и тексты, соответствующие среднемещанскому образу жизни… Такая музыка перегораживает дорогу развитию — душевному и нравственному».

Давление социума на Майка росло в геометрической прогрессии. Вскоре стало понятно, что записываться в Доме юного техника становится небезопасно, причем как для музыкантов, так и для звукорежиссера. Примерно через год, когда в стране уже был взят курс на перестройку, Андрея Тропилло все-таки уволили с работы. Повод для этого был найден максимально нелепый.

«Когда я вернулся из отпуска, мне неожиданно заявили: „Парень, а у тебя прогул!“ — рассказывал мне Тропилло двадцать лет спустя. — Самое смешное, что никакого прогула не могло быть, потому что летом дома пионеров не работают, и каждый преподаватель готовит лабораторию к учебному году. Тем не менее, мне говорят: „Уж если ты прогулял, то пиши заявление по собственному желанию!“ Студия закрылась и больше никогда не работала. С годами она оказалась разломана, разобрана, и там теперь сидит контора, торгующая полудрагоценными камнями».

Итак, студии у Майка не было и никаких концертов на горизонте также не предвиделось. Чтобы не сойти с ума от безысходности, музыкант начал штудировать фолиант Теда Дикса «Памяти Марка Болана», выпущенный еще в 1978 году. И в какой-то момент принялся его переводить. Спустя много лет я держу в руках оригинал русской версии этой книги — более сотни машинописных страниц — и не перестаю удивляться крайне изящному стилю перевода. Вот, например, как вспоминал запись альбома T. Rex продюсер Тони Висконти в авторском изложении Науменко:

«Я решил, что если Марк Болан собирается так меня обосрать, то это — конец игры… Я только что женился на певице Мэри Хопкин, и мы ждали ребенка. Мне предстояли немалые расходы, и поэтому я принял эти условия: меня урезали на 1 %».

Кропотливо набивая на машинке русский текст и старательно вписывая в него ручкой английские слова, Майк автоматически переключался на иную, сказочную модель мира. В глубине души он мечтал быть похожим на Болана, но такой возможности у него не было. Лишь изредка и с огромным риском подпольные менеджеры устраивали ему эпизодические выступления в Москве — естественно, в акустике.