— Да, могильный камень, на который меня положили, как какое-нибудь мертвое тело, когда мне было пять недель от роду. Она сказала, что они нашли этот камень, вроде как интуиция подсказала, где он лежит, и они пошли туда и разыскали его, он теперь служит надгробием старой одинокой леди, и на нем выбита весьма благочестивая и поучительная надпись. Мать говорит, там целый стих из Библии! Почем знать, может быть, я еще услышу об этом камне, Майлз.
Я поздравил своего помощника с сей важной находкой и подробно расспросил его об истории со старым ростовщиком, как тот принял деньги и каким образом имение столь надежно «стало на мертвый якорь» в семье Марбла.
— Когда возьмешь правильный курс, все идет как по маслу, — отвечал Марбл. — Майлз, ты знаешь, это как сгрузить товар с судна, у них на суше это называется «выкупить закладную». Пойди выкупи, коли у тебя за душой ни гроша. Самый верный способ расплатиться с долгами — заработать денег; это я усвоил с тех пор, как нашел свою мать; а когда у тебя денежки, тебе нужно всего лишь передать их кому следует. Когда старый Ван Тассел увидел мешок с долларами, он стал таким обходительным и прямо-таки рассыпался в любезностях. Он вовсе не хотел огорчать «достойную миссис Уэтмор, не такой он человек, она вольна держать деньги при себе столько, сколько ей вздумается, при условии, что проценты будут выплачиваться вовремя». Но на черта мне его любезности? Я выложил денежки и велел ему пересчитать их. Я «выкупил у него закладную», как они говорят, с такой легкостью, словно поднял подушку из новых перьев, и ушел с этой бумажкой в руках; я получил встречное удовлетворение, как сказал мой адвокат. Эта юриспруденция — странная штука, Майлз; если заплатишь деньги, они дают тебе встречное удовлетворение, так же, как, например, бывает между двумя джентльменами, когда они повздорят, а потом один даст другому удовлетворение, и они помирятся. Но что бы ни случилось, никогда не ставь свою подпись и печать на закладной; тут такое творится, что дело может обернуться самым неожиданным образом. Клобонни еще старее, чем Уиллоу-Ков; да и вообще оба места слишком почтенные, закладывать их ни в коем случае нельзя.
Поздно. Клобонни было уже заложено, и, признаюсь, мысль о том жгучей болью вновь и вновь пронзала мне сердце, пока Марбл рассказывал свою повесть. Все же я не мог уподобить моего родственника, прямого, откровенного, сердечного, преданного семье Джона Уоллингфорда, алчному ростовщику, каким был гонитель миссис Уэтмор.
Я был рад встрече с помощником по многим причинам. Он взял на себя множество утомительных дел и принял в свое ведение судно, в тот же день привез мать и Китти, разместив их в каюте «Рассвета». Я заметил, что старушка изумилась той опрятности, которую она обнаруживала во всем. Ей представлялось, что на корабле везде разлиты деготь и смола, и ей было весьма приятно видеть, что каюты почти (совесть не позволяет мне употребить здесь слово «совершенно») так же чисты, как комнаты в ее собственном доме. Весь следующий день она не хотела покидать судно, хотя нетрудно было догадаться, что добрая женщина жаждала попасть в голландскую церковь и посмотреть на льва. Ее сын в надлежащее время выполнил все свои обещания, не забыв и про театр. Последний произвел чрезвычайно сильное впечатление на любезную миссис Уэтмор и совершенно очаровал Китти. Милая крошка призналась, что она хотела бы каждый вечер ходить в театр, ей было любопытно, что сказал бы на это Горас Брайт, и хватило бы у него духу одному отправиться в театр, случись ему побывать в Нью-Йорке. В 1803 году страна наша все еще пребывала в блаженном состоянии первобытной наивности, не ведая о высших достижениях человеческого гения. Странствующих актеров было совсем немного, вернее, их почти не было, и тем, кто наезжал в города (в строгом смысле этого слова), выпадал случай увидеть такие чудеса, как расписные декорации и свечное освещение, не говоря уже о других чудесах сцены. Бедняжка Китти! На день или два музы комедии и трагедии пленили ее, как обыкновенно пленяют они женскую натуру, и почти затмили в ее ясных глазах достоинства Гораса Брайта.