Майлз Уоллингфорд

Третий, самый обширный пласт наблюдений писателя, естественно, связан с собственной страной. Он охватывает в целом широчайший круг вопросов, от газетной «кухни» в формировании общественного мнения и борьбы политических партии (эти две темы находятся на поверхности) до рассуждений о путях национальной экономики, об отношениях между «знатью» и нереспектабельными людьми вроде Марбла, о рабстве, роли денег и богатства, конечно же — о демократии, о судьбе собственности (чаще всего земельной), о национальной кухне, о роли искусства, о церкви, о морском деле и чертах национального характера. Для Купера-патриота нет сомнений в том, что Америка — самая великая страна в мире, о чем он прямо заявляет устами героя. В тем большее недоумение повергают его многочисленные «отступления» соотечественников и национальных институтов от изначально заданного великого импульса — американской революции и сути конституционных установлений. Мошенник в демократической Америке не отличается от мошенника в деспотической Великобритании, чему, очевидно, способствуют уже не унаследованные, а какие-то другие характерные особенности национальной жизни. Немало горьких истин высказывает писатель в адрес газетчиков, подмявших под себя все нормы морали, однако активно использующих от лица нации понятия «Божьих заповедей», «достоинства личности», той же демократии и множество других прекрасных слов.

Беспринципный новоявленный американский «аристократ» Руперт, крючкотворы-законники типа Микли (по-английски «скромник»), вымогатели-землевладельцы вроде Дэггита или Ван Тассела, и даже отчасти кузен Майлза Джон, как и обслуживающие такого рода публику газетчики, создают весьма мрачный климат, который начинает задавать тон на родине Майлза. В предисловии к роману, написанном от издателя, автор прямо связывает эти тенденции с безответственностью правительства. Говоря обиняками, писатель подводит нас к мысли о том, что нравственность и политический успех — далеко отстоящие друг от друга понятия, однако, поскольку он верит и в то, и в другое, Купер в последних главах романа (особенно в главе XXVIJ находит немало точных формул для выражения соотношения между ними. Мысли эти, полные разочарования и все же рожденные верой в независимость суждений, не утрачивают своей жгучей остроты и спустя полтора столетия, поскольку на примере собственной страны анализируют отношения всякой власти с личностью и народом. Купер пишет: «Пусть читатель задумается о прошлом; может быть, от этого будущее изменится к лучшему, гражданин Америки в действительности получит некоторые из тех прав, которыми он так привык гордиться. Если бы открытие правды приносило хоть какую-нибудь пользу, я бы с радостью замолк, но болезнь в теле политическом требует сильного и мужественного лечения даже в большей степени, чем недуги физические». Этим опасениям и пророчествам суждено будет не раз прозвучать эхом в сатире Марка Твена и в творчестве крупнейших американских писателей обеих половин двадцатого столетия.

Глубоко интересна мысль писателя об отражении национального характера в национальной кухне как одном из самых традиционных проявлений культуры — ее высказывает он в первой части романа и подхватывает во второй, в виде полемики с английским писателем-маринистом Капитаном Мэриеттом. Эта мысль, очевидно дорогая писателю и подробнее развернутая им в романе «Прогалины в дубровах», сделала бы честь культурологу наших дней.

Если говорить о жанровом своеобразии романа, его стоит охарактеризовать как авантюрно-бытовой, написанный в форме автобиографических мемуаров. Такое сочетание было свойственно, например, Дефо в «Робинзоне Крузо», чьи традиции, по крайней мере в описании превратностей, выпавших на долю потерпевшего кораблекрушение моряка, явно наследует Купер.

Что касается собственно авантюрного начала, то, описывая взлеты и падения в судьбе героев, писатель мастерски пользуется перипетией и параллелизмами, а действие в дилогии, особенно в «Майлзе Уоллингфорде», обретает остро-приключенческий драматизм. Согласно «обобщению» Марбла, Майлзу с самого начала сопутствует Провидение, ибо на его счету уже в первой части семь избавлений, в том числе троекратное спасение из вод; а на исходе эпопеи с «Рассветом» во второй части он же комментирует: «Один раз нас захватывали, один раз мы потерпели кораблекрушение, один бой видели, а другой скоро отведаем сами». Но ведь приключения на этом не кончаются, впереди у героев еще неоднократные пленения и избавления, с одним неизменным результатом: внимание читателя не ослабеет.

Бытовое и реалистическое начало, связанное с психологизмом характеров, выражено не менее последовательно. Оно — в мастерском, «как в жизни», описании моря и выживания в бурю, морских сражений и маневров, примет пейзажа, в отражении человеческих переживаний, в исповедальной доверительности повествования, то переходящего в воспоминания, то комментирующего, то сливающегося с сиюминутной реальностью.