Майн Рид, судя по всему, вообще отличался склонностью к экстравагантным поступкам и поведению. Объяснить ее возможно, скорее всего, интуитивным стремлением «выделиться из толпы», показать, что он не такой, как все, — особенный. Можно даже предположить, что многие поступки, совершенные им в жизни, были продиктованы именно этим — подспудным, неосознанным, но стойким желанием. Вспомним его подвиг при Чапультепеке, безумное намерение пленить Сан-та-Анну да и само участие в американо-мексиканской войне; начало литературной деятельности в Питсбурге и Филадельфии, авантюру с легионом и решение стать писателем в Англии. Это же стремление, видимо, тянуло его и к таким фигурам, как Э. Мур, Ф. Геккер, Л. Кошут и др. Его любовные похождения — ухаживание за мексиканскими сеньоритами, намерение взять в жены Гуадалупе Рохас и даже женитьба на Элизабет Хайд — шестнадцатилетней девушке, старше которой он был на 20 лет, — тоже, отчасти, видимо, были продиктованы этим (что, впрочем, совсем не исключало искреннего любовного чувства). Многие другие странные его поступки и поведение — например, то, что он частенько разъезжал (кстати, правил сам) в большой карете ядовито-желтого цвета, в которую запрягал (видимо, для контраста) пару вороных, или носился по окрестностям Джеррардз Кросс на вороной лошади с тигровой шкурой, живописно наброшенной на круп; или появлялся на улицах деревни в костюме из алого бархата и в геккеровской шляпе ему в тон; или гулял по Лондону в ярком пончо и сомбреро на голове, — всё имело, видимо, тот же источник. Как свидетельствует вдова, иной раз это принимало такие причудливые формы, что в нем даже видели клоуна. «В Дерби[51]
, — пишет миссис Рид, — капитана приняли за королевского шута; несколько человек даже поздоровались с ним: «Здравствуйте, мистер Уоллет». Вообще (когда они с женой ехали в своей желтой карете. —Конечно, далеко не все поступки и начинания Майн Рида были «экстравагантны» — многие из них не лишены здравого смысла и даже некоторой практической сметки. Так, видя, что Джеррардз Кросс постепенно становится популярным местом жительства состоятельных лондонцев и активно заселяется (в 1859 году местечко получает статус деревни, соединив в своих границах пять окрестных деревушек), Рид покупает несколько участков земли неподалеку от собственного коттеджа и еще несколько берет в долгосрочную — на 99 лет — аренду. На одном из них он начинает добывать глину и изготовлять из нее кирпич (рядом с карьером было организовано производство с печью для обжига), а затем берется и за скотоводство — разводит овец особой норфолкской породы, шерсть которых тогда весьма высоко ценилась. Другое начинание Рида — учреждение омнибусной линии: он планировал открыть сообщение между железнодорожной станцией и окрестными деревнями. К счастью, это намерение не осуществилось — кроме убытков и хлопот оно ничего иного не сулило. К сожалению (позднее поясним, почему), Рид осуществил другое свое намерение — он решил построить собственный дом по своему проекту. Дом этот не сохранился, но, по воспоминаниям современников, представлял собой необычное строение. Рид в качестве образца для него избрал латиноамериканскую гасиенду. Преданный поклонник писателя, его секретарь и многолетний друг Чарлз Олливант, неоднократно бывавший и живший у Рида, оставил описание этого примечательного «ранчо»:
«Дом располагался примерно в четверти мили от проезжей дороги; на въезде были возведены две небольшие башенки-сторожки, каждую из которых венчал купол с золоченым орлом наверху. Они были сложены из кирпича, как и сам дом, и оштукатурены портландцементом… Столбы для ворот тоже выполнены из кирпича, сами ворота были из дерева, покрашены светло-зеленой краской, что контрастировало со светло-серым цветом сторожек. Широкая подъездная дорога вела прямо к дому; с обеих сторон ее окаймляли зеленый газон и кустарники.