— Марианна Бохановски, мать молодого человека, — наконец сказал он.
— Вы с ней знакомы? — выдержав паузу, спросил прокурор тоном, в котором смешались удивление и настороженность. У него был глубокий рокочущий бас, согласные грохотали, как колеса тележки на гравии.
— Да. Не слишком близко. Мы не виделись много лет.
— Тогда почему она обратилась именно к вам? — упорствовал великан.
Сервас снова ответил не сразу.
— Полагаю, все дело в том, что мое имя было на первых полосах всех газет.
Прокурор ничего не сказал. Сервас понял, что он его изучает, и внутренне поежился: этот человек напомнил ему гигантскую статую с острова Пасхи.
— Ну да, конечно… Бойня в Сен-Мартен-де-Комменж. Конечно… Следствие вели вы… Невероятная была история… такое не забывается, да, майор?
Что-то в тоне судейского чиновника до крайности раздражало Серваса.
— Я все еще не понимаю, что вы здесь делаете…
— Повторяю: мать Юго попросила меня принять участие в его судьбе.
— Насколько мне известно, никто пока не поручал вам ведение этого дела, — резко бросил Кастен.
— Вы правы.
— Расследование находится в юрисдикции суда Оша, а не Тулузы.
Сервас хотел было возразить, что следственная бригада Оша не провела за последние годы ни одного серьезного расследования, что им не хватает людей, но воздержался.
— Вы проделали долгий путь, майор, — сказал Кастен. — Очевидно, вы, как и все мы, вынуждены были оторваться от увлекательного телевизионного шоу. Можете пройти наверх и осмотреть там все, но предупреждаю: зрелище то еще… Хотя вы, в отличие от нас, много чего повидали.
Сервас кивнул. Нужно любой ценой добиться, чтобы расследование поручили ему.
Куклы смотрели в ночное небо. Сервас подумал, что у плавающего в бассейне трупа наверняка был бы точно такой же взгляд. Куклы в светлых платьицах покачивались на воде, то и дело соприкасаясь боками. Они с Эсперандье стояли на бортике. Помощник Серваса раскрыл огромный зонт, прикрывая их от дождя, барабанившего по плитам и заливавшего носки ботинок. Ветер дул в лицо, то и дело опрокидывая зонт на обвитую диким виноградом стену у них за спиной.
— Вот дерьмо… — кратко прокомментировал Эсперандье.
«Дерьмо» было любимым словечком помощника майора, он всегда использовал его, когда чего-то не понимал.
— Она коллекционировала кукол, — сообщил он. — Вряд ли убийца принес их с собой — скорее всего, нашел в доме.
Сервас кивнул и пересчитал кукол.
— Пошли.
Переступив порог, Сервас и Эсперандье надели перчатки, шапочки, бахилы и окунулись в темноту — генератор так и не заработал. Они экипировались молча, разговаривать ни тому ни другому не хотелось. Мартен включил фонарь, Венсан последовал его примеру, и они начали подниматься по лестнице.
4
Место преступления
Отблески молний освещали скрипевшие под ногами ступени. Фонари подсвечивали лица снизу, так что Эсперандье видел сверкающие, как угольки, черные глаза своего начальника, выискивавшего следы на лестнице. Сервас взбирался наверх, стараясь ставить ноги как можно ближе к плинтусам, и напоминал регбиста «Олл Блэкс» во время исполнения хаки.[53]
— Будем надеяться, что господин прокурор поступил так же, — сказал он.
Кто-то поставил штормовую лампу на лестничной площадке последнего этажа. Она распространяла вокруг зыбкий свет. И освещала единственную дверь.
Дом стонал под наскоками грозы. Сервас задержался у порога. Сверился с часами. 11.10. Немыслимо яркая молния осветила окно ванной комнаты и на мгновение ослепила их, когда они вошли. Следом прогремел раскат грома. Они сделали еще один шаг и обшарили лучами фонариков каморку под лестницей. Им следует поторопиться, пока не появились эксперты. Комната была погружена в темноту. За окном разыгрывалось пиротехническое действо, но ванну — светло-голубой прямоугольник на черном фоне — освещал находившийся на дне источник.
На манер бассейна…
Сервас ощутил биение сердца в глотке и направил свет фонаря на пол, после чего подошел к ванне, пробираясь вдоль стены. Сделать это оказалось непросто — мешали расставленные повсюду флаконы и свечи, низкие пуфики, широкие чаши. Вешалка для полотенец и зеркало. Двойная занавеска закрывала ванну по периметру. Ее уже отодвинули, так что Сервас мог различить мерцание воды. И тень.
На дне что-то лежало… Что-то или, вернее, кто-то.
Ванна была старой модели — чугунная, с белой эмалировкой, на четырех ножках, двух метров в длину и очень глубокая, так что Сервасу пришлось подойти вплотную, чтобы разглядеть дно.
Он сделал еще один шаг — и едва удержался, чтобы не отпрянуть.
Она лежала там — и смотрела широко раскрытыми глазами, словно ждала его. Ее рот тоже был открыт, как будто она пыталась что-то сказать. Пыталась, но — увы — не могла, ведь взгляд ее был мертвым. В ней совсем не осталось жизни.