Режимом наибольшего благоприятствования он был обязан не статусу депутата, а принадлежности к крайне тесному и закрытому кругу лиц — Клубу 2000. В противоположность программам привлечения и закрепления клиентуры, предназначенным для завзятых путешественников (эти люди должны были провести на борту реактивных лайнеров тысячи часов и налетать тысячи миль), магическая формула Клуба 2000, этот своего рода «Сезам, откройся», действовала отнюдь не для всех. Пароль называли, следуя драконовским, но весьма туманным критериям, узкому кругу лиц, имеющих вес в экономике, шоу-бизнесе и политике. Изначально членами Клуба были две тысячи человек из разных стран мира — это подчеркивало его значение и исключительность, но постепенно их стало в десять раз больше. В числе счастливцев было несколько кардиналов, спортсменов и нобелевских лауреатов. Не у всех 577 депутатов Национального собрания имелся доступ к Клубу, хотя они тоже ездили-летали бесплатно, однако Лаказ был восходящей звездой и любимчиком прессы, а компания-авиаперевозчик привечала знаменитостей.
Двери наконец открылись, выпуская пассажиров, и Мередит Якобсен помахала своему боссу. Выглядел он неважно. Мать Мередит была француженкой, отец — шведом. Она окончила Сьянс-По и в двадцать восемь лет получила должность помощника депутата. Платили Мередит из частных фондов, ее крошечный кабинет находился в доме № 126 по Университетской улице. На Лаказа работали четыре сотрудника — два члена семьи, дальний кузен и племянница, — получавшие жалованье из средств Национального собрания, в строгом соответствии с буквой закона. Мередит была ключевым игроком команды и доверенным лицом Лаказа, она одна работала на постоянной основе.
Круг обязанностей парламентского помощника точно не очерчен. Мередит занималась всем: разбирала почту, планировала встречи и мероприятия, заказывала билеты на поезд и самолет. Она отвечала за связи со средствами массовой информации, общественными и профсоюзными организациями, экономическими объединениями, составляла аналитические записки и даже редактировала законодательные поправки. Мередит была сокровищем, и Лаказ это знал, как понимал и то, что она намерена сделать политическую карьеру. Помимо всего прочего, на Мередит Якобсен приятно было смотреть. Лаказ платил ей по высшей ставке — 2800 евро в месяц, большинство парламентских помощников получали куда меньше.
Поль Лаказ не тратил собственных средств. Он получал от государства 8859 евро в месяц на содержание аппарата, он был волен сам набирать сотрудников (но не больше пяти человек), определять круг их обязанностей и размер жалованья. Помимо этой суммы, каждому депутату выплачивали 5189,27 евро (эквивалент парламентской неприкосновенности) плюс 6412 евро чистыми (цена мандата), за которые не нужно было отчитываться перед Национальным собранием. Оплачивало государство и проезд в первом классе по железной дороге, счета за телефон и пользование Интернетом, и, уж конечно, никому не пришло бы в голову потребовать возврата неизрасходованных средств, даже если бы выяснилось, что истрачено не больше половины денег.
Мередит расцеловала патрона в обе щеки, забрала у него сумку, и они направились к стоянке такси.
— Нужно поторопиться, — сказала она. — Девенкур хочет пообедать с тобой в Клубе Межсоюзного объединения.[83]
Депутат мысленно чертыхнулся: Кашалот мог бы выбрать более укромное место. Официально Девенкур был всего лишь сенатором — одним из многих — и даже не возглавлял фракцию. Но именно этот старик (Девенкуру исполнилось восемьдесят два!) задавал тон в партии. Впервые он стал депутатом в 1967 году, в двадцать девять лет, четыре десятилетия занимал посты во всех важнейших министерствах, работал при шести президентах, восемнадцати премьер-министрах, сотрудничал с тысячами парламентариев, создал и погубил столько репутаций, что и не упомнишь. Лаказ считал Девенкура динозавром, человеком из прошлого,
Мередит Якобсен подтянула юбку, устраиваясь на заднем сиденье такси, и Лаказ в очередной раз оценил красоту ее ног. Водитель наслаждался пением Дэвида Боуи. Лаказ поморщился и попросил приглушить звук. Мередит раскрыла на коленях папку и начала излагать патрону, какие дела запланированы на этот день. Он слушал рассеянно, глядя в окно на унылое южное предместье Парижа. Воистину, бидонвили Буэнос-Айреса и Сан-Паулу милее его сердцу, в них есть свой шик.