Майор Мартен Сервас. Книги 1-6

Они считают, что эти звери слишком близко подходят к жилью, нападают на стада и становятся опасными для людей. Сервас подумал, что единственную опасность для человека представляет сам человек. В морге Тулузы он каждый год присутствовал на вскрытии все новых трупов, и убили этих людей отнюдь не медведи. Sapiens nihil affirmat quod no probet. «Мудрый не станет болтать о том, чего не видел сам».

Когда дорога снова повернула в лес, Сервас сбавил скорость. На этот раз «чероки» въехал в густой подлесок. Совсем близко слышался плеск потока. Несмотря на холод, он приоткрыл окно и вслушался. Хрустальная песня воды почти перекрывала звук CD: Густав Малер, Пятая симфония, аллегро. Музыка, полная лихорадочной тревоги, точно соответствовала тому, что его ожидало.

Вдруг прямо перед ним замигал проблесковый маячок на крыше автомобиля, и на дороге показались человеческие фигуры со светящимися жезлами.

Жандармы…

Когда жандармерия[2] не знает, с чего начать следствие, она ставит кордоны.

Ему вспомнились слова Антуана Канте, сказанные в то же утро в полицейском управлении Тулузы:

— Все произошло в эту ночь, в Пиренеях, в нескольких километрах от Сен-Мартен-де-Комменжа. Мне позвонила Кати д’Юмьер. Кажется, ты с ней уже работал.

Канте, великан с жестким юго-западным выговором, любитель регби, обожавший жульничать в игре и добивать противников, устраивая кучу-малу, относился к категории людей, которые всего достигли сами, «self-made». Он прошел путь от простого полицейского до заместителя начальника местной уголовной полиции. Щеки его были изрыты маленькими кратерами оспы, как песок, прибитый дождем, большие игуаньи глаза впились в Серваса.

— Произошло? Что именно? — спросил Сервас.

Губы Канте, все в складках, покрытых беловатым налетом, приоткрылись.

— Никаких подробностей.

— Как так? — Сервас пристально на него посмотрел.

— Она не хотела говорить по телефону. Сказала только, что ждет тебя и хотела бы полного соблюдения секретности.

— Это все?

— Все.

Сервас растерянно посмотрел на своего патрона и полюбопытствовал:

— Сен-Мартен, это не там ли, где находится дурдом?

— Институт Варнье — единственное во Франции, а может, и в Европе психиатрическое заведение, где содержат убийц, которых суд признал невменяемыми, — уточнил Канте.

Кто-то сбежал и совершил очередное преступление? Так вот почему на дорогах посты. Сервас снизил скорость. У полицейских он разглядел автоматические пистолеты МАТ-49 и пневматические винтовки «Браунинг BPS-SP». Он опустил стекло, и в салон вместе с ледяным воздухом ворвались снежные хлопья.

Сервас сунул свое удостоверение полицейскому под самый нос и спросил:

— Где это случилось?

— Вам надо на гидроэлектростанцию.

Полицейский повысил голос, стараясь перекрыть переговорное устройство, висевшее на груди. Его дыхание оседало белесым парком.

— Это километрах в десяти отсюда, в горах. На первой круговой развязке от Сен-Мартена направо. Потом, от следующего круга — еще раз направо. Указатель «Озеро Астау».[3] А дальше — никуда не сворачивая.

— А чья была идея насчет кордонов?

— Мадам прокурора. Чистая рутина. Обыскивают чемоданы, прочитывают все бумаги. Никогда заранее не знаешь.

Сервас с сомнением хмыкнул.

Отъехав от кордона, он прибавил громкости CD, и салон наполнился звуками валторн. На долю секунды оторвав взгляд от дороги, он налил в стаканчик холодного кофе. У него это было как ритуал. Сервас каждый раз готовился к заданию таким манером, зная по опыту, что первый день, даже первый час расследования решают все. Сейчас надо быть бодрым, собранным и восприимчивым. Кофе, чтобы взбодриться, музыка, чтобы внутренне собраться и… прочистить мозги.

— Кофеин, музыка… а сегодня еще пихты и снег, — пробормотал он тихонько, глядя на обочину и ощущая, как засосало под ложечкой.

Сервас в душе считал себя горожанином и воспринимал горы как враждебную территорию. Однако он помнил, что так было не всегда, и в детстве отец каждый год брал его с собой на прогулки по этим долинам. Он объяснял, как называются деревья, рассказывал о скалах, об облаках, и юный Мартен Сервас слушал его с почтительным восхищением. Мать тем временем расстилала на весенней траве скатерть и накрывала стол к пикнику, со смехом называя мужа педантом и занудой. В эти радужные дни в мире царило простодушие. Следя за дорогой, Сервас подумал, что, может быть, он оттого и не приезжал больше сюда, что эти места неизменно напоминали ему о родителях.

Господи, когда же ему наконец удастся очистить свой проклятый чердак от воспоминаний? Было время, когда он даже обращался к психоаналитику.

Через три года тот сдался и заявил:

— Я до чрезвычайности огорчен. Мне очень хотелось бы вам помочь, но я никогда не сталкивался со случаями такой стойкой сопротивляемости.

Сервас тогда улыбнулся, ответил, мол, ничего страшного, неважно, и подумал, что окончание сеансов психоанализа должно положительно отразиться на его бюджете.