Майор Мартен Сервас. Книги 1-6

Он внушал тебе, что благоволит тебе, умасливал и старался произвести впечатление своими маленькими личными историями, обращался с тобой, как с дочерью — с той самой, что погибла. Но настанет день, когда ты ему больше не будешь нужна, он выбросит тебя, как старый платок… И ты это хорошо знаешь. Он, наверное, уже раз сто это проделывал…

Она заставила тихий въедливый голосок заткнуться. Это был голосок-неудачник. И почему он все время влезал и все портил? Ясное дело, из-за мамы… Это мама оставила ей в наследство неуверенность в себе, хроническую приниженность, вечное сомнение, которое все время мешало…

Лифт остановился, и она шагнула в коридор. Там стояли трое полицейских, двое из них в форме. Три враждебных лица повернулись к ней. Ехидный голосок воспользовался этим и затараторил: "Да, моя красавица, уж вляпалась ты так вляпалась, по уши в дерьме. Если хочешь знать мое мнение, то все это плохо кончится…"

— Мойра Шевалье? — спросил тот, что был в штатском, пожилой полицейский в длинном непромокаемом плаще а-ля Хэмфри Богарт[395]; говорил он по-английски с сильным китайским акцентом.

— Это я. В чем дело?

* * *

Полицейские окружили ее, спокойно, но крепко взяли за запястья и надели на нее наручники. Потом втолкнули в лифт и прошествовали с ней вместе по холлу под взглядом ошеломленного охранника.

Ее заставили влезть в зарешеченный фургон с тремя рядами сидений с укрепленными подголовниками. Внутри сидели еще двое полицейских, мужчина и женщина. За исключением штатского в длинном плаще, все в голубых форменных рубашках с короткими рукавами и черными погонами, на которых Мойра разглядела белые полоски, расположенные елочкой. Она предположила, что количество полосок соответствовало званию. Один из полицейских, у которого их было три, а на груди висел микрофон, прикрепленный к левому нагрудному карману, был явно старшим по званию. Если только им не был штатский в плаще. Трудно сказать, потому что никто из них рта не раскрыл за всю дорогу до отделения полиции, занявшую не больше пяти минут.

Полицейское отделение Хэппи-Вэлли представляло собой компактный серый семиэтажный бункер с углами, похожими на сторожевые башенки. Он стоял как раз напротив заведения "Пицца Хат". Сбоку, рядом с заправкой, был зарешеченный въезд. Они миновали решетку, потом белый шлагбаум и запарковались позади здания.

— Кто-нибудь наконец скажет мне, в чем меня обвиняют? — уже в третий раз спросила Мойра по-английски.

Ответа не последовало. Когда ее повели внутрь, у нее возникло такое впечатление, что на горле затягивается удавка и не дает дышать. Коридоры, лифт, опять коридоры. Наконец ее втолкнули в комнату без окон, с серыми стенами, освещенную неоновыми лампами. Наручники сняли и велели ей сесть. Из мебели в комнате были только стол и три стула. Полицейские заперли дверь, и Мойра осталась одна.

* * *

Два часа. Два часа к ней никто не входил. Два часа она кружила по комнате в восемь квадратных метров. Она давно уже заметила в углу потолка видеокамеру. Наблюдают ли они за ней, Мойра не знала, но обращалась к ним, сначала спокойно разговаривая, а потом уже крича во весь голос. Безуспешно. Никто не пришел. Два часа. Ей все больше и больше хотелось писать. Она спрашивала себя, сколько еще они ее тут продержат и надолго ли ее вообще взяли под стражу. В коридоре вдали послышались шаги, и она закричала в дверь:

— Я хочу писать!

Но они не остановились. Может быть, про нее забыли… Тех, кто ее сюда привел, наверное, уже отправили домой, и теперь всем на нее наплевать. Неужели когда-нибудь случалось, чтобы задержанного забывали в комиссариате? Тревога нарастала, у нее возникло ощущение, что в вены ей закачали быстросхватывающийся цемент. А мочевой пузырь вот-вот лопнет…

Но все-таки у нее ничего не отобрали, кроме телефона и планшета. Наверное, это хороший знак? Она, как могла, старалась себя успокаивать.

Около полуночи дверь наконец открылась, и появилась женщина в голубой рубашке и черных брюках.

— Мне нужно пописать, — повторила Мойра.

Женщина, кивнув, сделала ей знак следовать за ней. Мойра испытала неслыханное облегчение, когда струя мочи ударила в унитаз, и заметила, что по щекам у нее катятся слезы. Она вытерла их, привела себя в порядок и вышла. Женщина ждала ее возле двери туалета. Ее снова заперли в той же комнате. Дьявол! Она задубела на жестком стуле. Бедра затекли и начали болеть. Наверняка такие жесткие и неудобные стулья тут поставили нарочно: те, кого держали в этой комнате, должны были прочувствовать все неудобства своей ситуации. "Настоящий Кафка", — подумала Мойра. Кафку она читала еще в юности. Как там называлась эта книга? "Процесс". История Йозефа К., который не знал, в чем его обвиняют.

Который теперь час?