Майор Пронин против врагов народа

Вольф явно не знал, о чем говорить. Он, конечно, вызубрил свою легенду, кое-что читал, но большого интереса к «своей» прошлой жизни у него не было. Пронин это отлично видел. Вольф не был тем, за кого себя выдавал. Он натужно улыбался Пронину, склонявшему его к искреннему разговору о судьбах мирового пролетариата и идее социализма. Ему эти судьбы были явно безразличны. И глаза его при этом не загорались огнем страсти, как во время обсуждения спортивных проблем, особенно нюансов футбола. Все мировое рабочее движение «Юрген Вольф» с готовностью отфутболил бы в аут.

Оголтелый сионизм

Встречали их в Минводах, как положено, – с оркестром и делегациями от пионеров. Сначала долго пришлось слушать выступление местного активиста из райсовета, затем последовала крикливая речь комсомольского вожака. После выступления ветерана Гражданской войны – полубезумного бывшего казака, а потом полкового комиссара, пригрозившего вырубить в СССР «вот этой вот рукой» остатки фашизма, империализма и бандитизма, Малль шепнул Пронину:

Подустал я от этого энтузиазма. Нельзя ли…

– Одну минуту.

Пронин подозвал кого-то из местных руководителей, и через пару минут они уже на трех машинах, украшенных цветами, двигались по направлению к Пятигорску, где их ждали комфортабельные номера в местной гостинице.

– Вы волшебник или работаете с товарищем Берия? – осведомился у Пронина Малль веселым голосом, в котором все же слышались жесткие нотки.

Майор контрразведки скромно потупил взор:

– Это русская традиция. У нас желание иностранца – закон, перед которым рассыпаются любые заклятия. Знаете, Салтыков-Щедрин, наш знаменитый сатирик, говорил: «Хорошо иностранцу – он и дома иностранец».

Малль не рассмеялся, и Пронин понял, что совершил оплошность, проявив на вокзале свою власть в столь откровенной форме. «Кажется, я играю уже в открытую. Он почти уверен, что я чекист и подозреваю что-то о запонках. Вон они, серебряные. Обе на месте… Впрочем, теперь это к лучшему. Пусть он меня боится еще больше. А вот с Леной что-то нужно делать. Это уже мой страх… А он мне совершенно ни к чему».

Они ехали в Пятигорск по дорогам, засаженным тополями, в тени заросших густыми чащобами гор. Пронин обратил внимание гостя на вид «пятиглавого Бештау», Малль с интересом всматривался в пейзажи. Пятигорск представлял собой чашу, вокруг которой возвышались амфитеатром синие громады: Бештау на западе, Машук на севере, Змеиная, Лысая, Железная…

– Полагаю, весело жить на такой земле! – Пронин вдыхал полной грудью чистый свежий воздух, врывающийся в открытые окна авто.

Малль смотрел на горный пейзаж с ностальгией во взгляде.

– Да, это похоже на наши альпийские ландшафты. Я и не предполагал обнаружить такое сходство. Однако флора здесь, пожалуй, даже побогаче. Разнообразнее и цветистее.

Машина въехала в чистенький городок. На одном из перекрестков Малль громко попросил шофера остановиться.

– В чем дело, господин Малль?

– Афиши! Я увидел знакомую афишу! Прочитайте, пожалуйста.

Пронин надел очки:

– Леонид Утесов и Государственный эстрадный оркестр. Концерт в Зеленом театре Пятигорска. Завтра в семь вечера. Обыкновенная концертная афиша. – Шофер нажал на газ.

– Нет, – сказал Малль, – это не обыкновенная афиша. Такую же я видел на обложке одной из своих пластинок. Полагаю, вы помните, что у меня самая большая в Швейцарии коллекция утесовских грамзаписей. Когда вы сказали, что по прибытии нас, возможно, ожидает выступление джаза Утесова, я в тот же самый миг решил, что обязательно должен побывать на этом выступлении. Это большая удача. Я ведь ни разу не слышал его живого голоса.

– Стоит ли утомлять себя концертом здесь, в царстве гор и цветов? Лучше уж посвятить все наше время красотам природы!

Но Малль настаивал:

– Пропустить такой концерт я не могу! Я просто себе этого не простил бы!

– Ну, если все так серьезно – я сдаюсь. Концерт мы вам устроим. – Пронин наверняка знал, что этот концерт очень важен и для Малля, и для всей операции. «Опять Утесов. С него, кажется, и началось все дело. Вернее, с его концерта. После представления меня вызвал Ковров, и – поехали. Теперь вот кульминация всей операции снова ожидается на концерте Утесова. А вот до выставки собак наша дружная компания может и не дожить». Это грустное предсказание Пронин постарался сгладить шуткой.

– Я заметил одну, как мне кажется, закономерность, господин Малль.

– Какую же? – откликнулся швейцарец.

– Ведь Утесов-то – еврей… Как и Дунаевский. Да и еще и одессит.

Малль уставился на Пронина непонимающим взглядом.

А тот продолжал:

– Вас, что же, господин демократ, интересуют наши артисты по национальному признаку? Полагаю, следует обеспокоиться не сталинским антисемитизмом, а оголтелым западным сионизмом!

Малль хохотнул в ответ:

– По-вашему, что же, если Папа Римский чтит Ветхий Завет, он тоже – сионист?

– А вы считаете творческий дар божественным? – задал в свою очередь вопрос Пронин.

– Несомненно!